Пока сердце Трента везли в центр, Колтона готовили к операции. Вся его семья молилась и призывала знакомых поддерживать их. Но то, что для них казалось вопросом жизни и смерти, для врачей было совершенно стандартной процедурой. Через несколько часов после того, как из груди Трента изъяли сердце, оно досталось Колтону. И когда кровь наполнила его, оно забилось вновь. Как раз в ту секунду, когда весь мой мир остановился.
Я в сотый раз перечитываю текст, хотя помню его почти наизусть, – рядом со снимком, на котором Колтон лежит в койке, и кто-то прижимает к его груди стетоскоп и слушает биение нового сердца.
Когда я впервые нашла эту фотографию, мне было тяжело на нее смотреть – спустя месяцы после несчастного случая я с новой силой ощутила боль потери. И все же эмоции Колтона растрогали меня до глубины души. Так сильно, что мне захотелось узнать его. Но я не дождалась ответа на письма и стала знакомиться с ним с помощью записей в дневнике его сестры.
Я читала блог Шелби и выстраивала параллели. В день похорон Трента Колтону сделали биопсию сердца и не выявили никаких симптомов отторжения. Через девять дней он настолько окреп, что его выписали из больницы, а у меня уже не осталось сил даже на то, чтобы просто ходить в школу. Мое лето, а затем и следующий учебный год прошли в тумане скорби. Колтон же восстанавливался и удивлял врачей состоянием здоровья. Он исцелялся. В то время я не знала об этом, но через несколько месяцев после смерти Трента, когда я писала анонимное письмо незнакомому девятнадцатилетнему парню из Калифорнии, этот парень делал все возможное, чтобы двигаться дальше.
А вчера я решила сделать то же самое, решив поехать к нему.
Теперь я не знаю, что будет дальше.
Я возвращаюсь к самому свежему посту в блоге Шелби, который был написан в триста шестьдесят пятый день после смерти Трента. Стоило положить конец всему. Не должно быть никаких новых встреч с Колтоном Томасом. И все же, когда я вспоминаю, как он стоял на крыльце и улыбался в ласковых лучах утреннего солнца, мне хочется увидеть его хотя бы еще один раз.
Мои мысли прерывает стук в дверь, быстрый и резкий, по которому легко узнается бабуля. Я понимаю, что скоро она прекратит стучать, а потом достанет свои ключи и откроет сама. Затем поднимется ко мне и спросит, чего это я не открываю. Она весьма проворна для своих восьмидесяти лет.
Я захлопываю ноутбук, приглаживаю волосы и выбегаю из комнаты, но задерживаюсь на пороге, чтобы взглянуть на подарок Колтона. Цветок лежит прямо под нашей с Трентом фотографией, рядом с засушенным подсолнухом, который когда-то принес мне он.
Поднимаю глаза на снимок и замираю. Я вижу его улыбку. И жду стеснения в груди, но почему-то не чувствую его. Бросаю взгляд на новый цветок.
– Это был ты? – шепчу я.
И хотя знаю, что это невозможно, надеюсь услышать ответ. Но в повисшей тишине слышен лишь стук моего сердца. И он напоминает мне о когда-то непостижимой истине: Трента больше нет, а я все еще здесь.
– Вы поглядите на нее! – Бабуля опускает солнечные очки, когда видит меня на лестнице.
– Лучше на тебя, бабуль, – отвечаю я с улыбкой.
Она поднимает руки и начинает кружиться.
– Детка, на меня и так все смотрят.
На то есть причины, особенно сегодня. Бабуля вся в красном и фиолетовом – при полном параде, как выражаются ее подруги из «Общества красных шляпок». Эти энергичные «дамы определенного возраста» с гордостью носят умопомрачительные костюмы – в знак того, что они достаточно взрослые и могут позволить себе все. Чем больше блесток, тем лучше. А моя бабуля родилась, чтобы блистать! Сегодня она надела фиолетовые легинсы, струящийся топ того же цвета, алое боа из перьев и фирменную широкополую красную шляпку с высоким плюмажем из фиолетовых перьев. Они плывут по воздуху даже тогда, когда бабуля просто стоит.
