По правую руку от Дино стоял Сессиль ― мрачный и тёмный. Бог войны и хаоса, проводник грешников в преисподнюю. Его винили за все несчастья, и ему поклонялись за удачу в войне.
По левую руку от Дино стояла Магдалина ― невинная дева. Её белый лик нёс саму жизнь. Едва ли найдётся хоть одна женщина, которая за свою жизнь ни разу не обратилась к ней.
Фени́ наклонился вперёд, стараясь в темноте разглядеть лица статуй, но те так и остались сокрыты в полумраке сводов храма. Такие величественные и такие далёкие.
– Ты веришь в Богов, Эдди?
Его верный помощник пожал плечами и закинул ноги на скамью впереди:
– Я похож на верующего, сэр? Всё это сказки для усмирения негодующей толпы.
Фени́ усмехнулся:
– Представь, что мог бы что-то попросить у Бога? Что бы ты попросил?
– Даже не знаю, ― Эдди задумался, теребя свой клетчатый шарф. ― Я бы попросил домик на Золотом береге. Солнце, море, свежие фрукты и лёгкое белое вино… А, и женщины, конечно. Такие смугленькие, в этих своих соломенных юбочках. Я как-то бывал там и видел. Ну и денег, конечно. Деньги нигде не помешают. А что вы попросили бы?
– Месть, ― Фени́ прикрыл глаза, представляя себе, как исполняется его желание. ― Говорят, месть – это плохо, что это твоя собственная могила. Чушь. Месть ― наивысшее наслаждение свершившейся справедливости. Нет ничего лучше, чем смотреть, как мерзкое, подлое существо корчится в муках собственной совести и медленно умирает, понимая, что возмездие неизбежно.
Эдди стало неуютно. Он, поёжившись, даже спустил ноги на пол.
– Я с вами позволю себе не согласиться. Была история, старая уже. Мой дед жил в деревне, на севере. В Волжайке. Из соседней Пыстряшки кто-то стащил корову. Парня того заметили, опознали, а когда пришли вернуть корову, мясо или хоть какое-нибудь возмещение, сельчане в отказ пошли. Нет коровы, а парень тот и вовсе на рыбалку с отцом ходил. В отместку волжайцы сожги коровник у пыстряшковцев, а вместе с коровником загорелся и дом, в котором погибла семья. Пыстряшковцы, в свою очередь, сожгли поселковый дом в Волжайке, а вместе с ним и зернохранилище… В конце концов, дед мой взял семью в охапку и на юг свинтил, а от тех деревень по слуху только сгоревшие остова да и остались.
– Ты, конечно, прав, но волжайцы сами виноваты: надо было всё доводить до конца, ― Фени́ посмотрел Эдди прямо в глаза и улыбнулся. ― Суть в том, что я бы попросил не оставлять свидетелей, ― он поднял со скамьи два конверта. ― Оставим этот разговор. Вот, возьми письмо и передай капитану «Розы». Это инструкции. Он знает, что с этим делать. А вот этот конверт подложи Зигмунду. Как и под каким предлогом, придумай сам, но он должен оказаться в его кабинете.
Эдди забрал протянутые конверты и поднялся. Приподнял шляпу, чтобы удобнее было смотреть на статуи, и виновато проговорил:
– Вы меня простите, сэр, но я всё же скажу. Месть всегда ведёт к проблемам. Невозможно убрать всех свидетелей, всегда найдётся кто-то, готовый отомстить взамен. Всего хорошего.
Его шаги гулко раздавались в пустом зале храма. Фени́ пожал плечами, поднялся и подошёл к алтарю. Достал тонкие жёлтые свечи, поджёг фитили и поставил на подставку.
– Придёт время, сестра, и мир перевернётся. Я отомщу за тебя, и твой дух будет свободен.
Внезапный сквозняк прошёлся по огням свечей, но не затушил их, а лишь придавил пламя. Это было ответом для Фени́.
