– Я просто предупредила, что тебе будет невыносимо скучно.
– Отчего же? Я мог бы неплохо провести время, – возразил он, хотя они оба знали, что это неправда.
Она снова окинула его тем самым саркастическим взглядом.
– Представляю. Четыре незамужние девицы, столько же юных джентльменов из университета, мистер и миссис Ройл и ты. – Она выдержала небольшую паузу и для вящей убедительности добавила: – Да, еще, возможно, собака.
Он чуть улыбнулся:
– Я люблю собак.
Наградив его сдержанным смешком, она взяла сухую ветку и принялась рисовать на земле круги. Уныло опущенные плечи, грустный взгляд, пряди прямых волос, выбившиеся из прически… Во всем ее облике чувствовалась не только усталость, но и нечто такое, с чем Маркус категорически не желал мириться.
Она выглядела побежденной.
Нет, это неправильно. Гонории Смайт-Смит так выглядеть не пристало.
– Гонория, – начал он.
Она тотчас подняла глаза.
– Маркус, мне двадцать один год.
Он несколько озадачился:
– Не может быть. Она раздраженно поджала губы:
– Именно так, уверяю тебя. В прошлом году мне показалось, что я вызвала определенный интерес у нескольких джентльменов, но до предложения дело не дошло. – Она пожала плечами: – Не знаю почему.
Маркус кашлянул и счел нужным ослабить узел шейного платка.
– Думаю, это к лучшему, – продолжила Гонория. – Они мне не особенно нравились. А один из них был… В общем, как-то раз он пнул собаку. – Она нахмурилась: – Едва ли я согласилась бы… Ну, ты понимаешь.
Он кивнул.
Она выпрямилась и широко улыбнулась. Возможно, даже слишком широко.
– В этом году я твердо намерена преуспеть.
– Уверен, у тебя все получится. Она посмотрела на него подозрительно.
– Я сказал что-то не то?
– Нет. Только не надо быть таким снисходительным.
Что, черт возьми, она имеет в виду?
– Я не был снисходительным.
– Ах, Маркус, ради Бога. Ты всегда ведешь себя снисходительно.
– Выражайся яснее, – резко потребовал он.
Она смотрела на него так, словно думала, что он ее дурачит.
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
– Напротив, я абсолютно не понимаю, о чем ты говоришь.
Она фыркнула и поднялась с земли.
– Ты всегда взираешь на людей вот так.
Она скорчила такую чудовищную гримасу, что и описать невозможно.
– Если я когда-нибудь буду выглядеть так, – сухо сказал он, – подчеркиваю, в точности так, разрешаю тебе пристрелить меня.
– Вот, – торжествующим тоном заявила она. – Оно самое.
Уж не на разных ли языках они разговаривают?
– Что «оно»?
– То! О чем ты говорил.
Он скрестил руки на груди, оставляя за собой право молчать, покуда она не начнет изъясняться более или менее членораздельно.
– Весь прошлый сезон при виде меня ты демонстрировал откровенное неодобрение.
– Уверяю тебя, ты глубоко заблуждаешься.
Вольно ж ей было принимать на свой счет неодобрение, относившееся отнюдь не к ней, а к ее малоприемлемым кавалерам.
Она сердито сдвинула брови и, казалось, мысленно взвешивала, можно ли считать его извинения удовлетворительными. Хотя на самом деле он и не думал извиняться.
– Могу ли я быть чем-нибудь полезен тебе? – спросил он, тщательно подбирая слова.
– Нет, – отрезала она и только потом прибавила: – Спасибо.
Он устало вздохнул. Должно быть, настало время сменить тактику.
– Гонория, твой отец скончался. Брат, насколько мы можем судить, находится где-то в Италии. А твоя мать желает переселиться в Бат.
– К чему ты ведешь? – воинственно поинтересовалась она.
