Тогда и сейчaс - страница 3

Теперь, спустя много лет, я пытаюсь восстановить в памяти возраст наших соседей. Исаак Соломонович – сорок пять лет или чуть больше. Его жена Фаина Марковна была лет на пять моложе своего мужа. Красивая, полногрудая, улыбающаяся еврейка со своими вечными рогаликами, штруделями и, конечно, тортом «Наполеон». Всё от тёти Фаины, как говорится.

Припоминается мне, что соседи неоднократно брали рецепт у Фаины Марковны, но безуспешно: такая вкуснятина ни у кого не получалась.

– Иди и жарь свою колбасу, – говорил Гаврилыч супруге. – Пусть уж это евреи готовят.

Этой паре было хорошо за шестьдесят.

Артист Василий Иванович – не старше сорока лет. Слесарь Алексей Петрович и Марта Васильевна были молодой парой. Массовичка Зоя – девушка лет двадцати шести – двадцати семи. А они мне все казались такими старыми, древними дяденьками и тётеньками.

Исаак Соломонович почему-то в любую погоду и время года ходил в своём длинном кожаном пальто, держа руки за спиной. Волосы его были очень густые, с проседью, рост высокий. Широкоплечий красивый мужчина угрюмого вида, который, проходя мимо, всегда щипал меня двумя пальцами за щёчку, а я по-детски обижалась. А на самом деле, видно, он ко мне испытывал симпатию.

В конце девяностых я подошла к дому, села в лифт и поднялась на седьмой этаж. Шикарная дверь, рядом с ней один звонок. По чистому совпадению в этот момент дверь открылась. Из квартиры вышел очень хорошо одетый молодой человек.

– Вы кого-то ищете? – вежливо спросил он.

Не растерявшись, я ответила, что, возможно, хочу купить квартиру в этом доме.

– Говорят, здесь большие подоконники, – добавила я.

– Да, – улыбаясь, подтвердил мужчина, – даже такие широкие, что на них и есть, и спать можно.

Поблагодарив, я села в лифт, нажала кнопку первого этажа и через три минуты вышла на улицу. Я уходила от дома 4/1, расположенного по адресу: город Москва, улица Верхняя Масловка.

Вам волю нашу не сломить!

Мы пили…

Пьем…

И будем пить!

Евгения училась со мной в одном институте. Только она – на пятом курсе филфака, а я – на первом курсе факультета иностранных языков. Девочкой Женя была очень энергичной, всё время что-то организовывала, устраивала вечеринки, участвовала в театральных пьесах института и даже была комсоргом курса. Подруг у неё было тьма-тьмущая, в их число вошла и я. Мне нравилось с ней дружить, слушать её рассказы, ну что говорить: мне она была очень по сердцу, а вот я, как мне казалось, ей – нет. Во-первых, потому, что у неё вообще ни на кого не было времени. Она занималась комсомольскими делами, выявляла девочек-курильщиц в туалетах, отчитывала их, вызывала на комсомольские собрания, а потом взяла и сама закурила! Но ей всё разрешалось, потому что в силу своего юмора и дара убеждения она могла повлиять на любого собеседника или даже на большую группу людей, да на кого угодно. Выглядела она не вульгарно, а, скорее, эксцентрично: густо накрашенные ресницы, выделявшие всю прелесть миндалевидных еврейских глаз. Огромный орлиный нос был ей к лицу и придавал неповторимый шарм. Она, смеясь, называла его птичьим. «Я же чистый попугай», – говорила, хихикая, Женька, зная наверняка, что всем нравится.

Меня она называла самой лучшей, самой верной и самой любимой. Обычно это происходило перед тем, как забыть обо мне на несколько месяцев. Я же сама к её выкрутасам привыкла, запаслась десятью другими такими же верными подружками и довольно-таки неплохо проводила с ними время.