Только неотложные случаи - страница 3

Дети страдали от недостатка веса, рост их тоже не дотягивал до нормы, как и многие другие показатели. Позднее я разобралась, что все это были симптомы недоедания, но в Элис так не говорили. Их состояние называлось «отставание в развитии» – интересный диагноз, полностью игнорирующий суть проблемы. Он указывал на ее последствия, а не на источник.

Меня сильно тревожило, что одни и те же дети поступают к нам вновь и вновь. Я приставала к другим сотрудникам с расспросами, особенно поначалу, но целостная картина, с медицинской точки зрения, у меня никак не складывалась. Я была дипломированной медсестрой и только начинала работать, так что плохо себе представляла, как организовано здравоохранение в целом. У меня имелось подозрение, что всему виной какая-то глобальная проблема коренных племен, но моей обязанностью было просто лечить детей, попадавших в госпиталь. В конце концов, меня так учили.

Со временем я узнала, что дети в аборигенных сообществах в окрестностях Элис ели тогда, когда ела вся семья, хотя дошкольники должны получать еду или перекусы четыре-пять раз в день. В удаленных районах сложно было найти чистую воду, не говоря уже о качественных овощах и фруктах, что усугубляло проблему. Многие дети так часто страдали от поноса, что их кишечник повреждался и не мог правильно усваивать питательные вещества. Стоило им более-менее оправиться от одной кишечной инфекции, как они подхватывали другую, ослаблявшую их еще сильнее. Кроме всего прочего, из-за недоедания их иммунитет не мог сопротивляться другим заболеваниям, в частности, менингиту и пневмонии, а сильная скученность в аборигенных поселениях приводила к стремительному распространению эпидемий. Получался замкнутый круг, лишь малая часть которого происходила у нас на глазах.

Тогда я не сознавала, насколько аборигенные племена пренебрегают элементарными правилами гигиены. Неоднократно я проводила с матерями беседы о необходимости мытья рук или о том, какое питание подходит детям. Будучи медсестрой, я, конечно, старалась заботиться об их благополучии, но формально в мои обязанности это не входило. Тем сильней оказалось мое потрясение, когда я поняла, что пока мы боремся с кризисом здравоохранения в странах третьего мира, он происходит прямо у нас под носом.

Однажды к нам в отделение доставили малыша в очень тяжелом состоянии, но мы никак не могли понять, что с ним такое. Внезапно, без видимой причины, он переставал дышать и становился синюшным – цвет его кожи откровенно пугал. Мы не могли подключить к нему датчик апноэ, поскольку он был совсем маленький, поэтому медсестры по очереди носили его на руках и растирали грудку, когда кожа начинала синеть, стараясь стимулировать дыхание. Я три смены проносила его по отделению, молясь, чтобы он не умер у меня на руках.

Пока мы бились над этой загадкой, мать ребенка куда-то исчезла. Мы понятия не имели, расстроилась она или рассердилась, знали только, что ее нет. Сотрудница по связям с аборигенами беспокойства не проявляла – но это вообще ей не было свойственно. Солидная пожилая дама с крошечными ножками и задом, но при этом с большим округлым животом, она славилась своей невозмутимостью и служила посредником между нами и коренным населением. Технически, в ее обязанности входило помогать нам ухаживать за детьми, но она редко снисходила хотя бы до смены пеленок. Когда доходило до бесед с неразумными мамашами, ей, однако, не было цены; не представляю, что мы бы делали без нее. В данном случае она говорила, что мать ребенка вернется, правда, не уточняя, когда.