В комнату вошел Кейн, одетый в обычный домашний костюм: песочного цвета брюки и белую рубашку с распахнутым воротом. Бросив взгляд на девушку, он недовольно нахмурился:
– По-моему, я велел тебе искупаться.
– Я вымыла лицо.
– Одним лицом тут не обойдешься. Как ты можешь терпеть такую грязь?
– Ванны не слишком мне по душе.
– Похоже, есть много вещей, которые тебе не по душе. Но прежде чем провести здесь хоть одну ночь, ты примешь ванну. Эдит Симмонс грозит уволиться, и будь я проклят, если из-за тебя потеряю прекрасную экономку. Кроме того, весь дом провонял…
– Неправда!
– Черта с два неправда! Я твой опекун, пусть и ненадолго, и с этой минуты ты во всем подчиняешься мне.
Кит застыла.
– О чем это ты, янки?! Какой еще опекун?
– А я думал, что ты во все успела сунуть нос!
– Говори!
Ей показалось, что в его глазах промелькнуло сочувствие, мгновенно исчезнувшее, как только он стал объяснять условия завещания и свои обязанности как опекуна и распорядителя ее трастового фонда.
Кит почти не помнила бабушку, оставившую ей деньги. Трастовый фонд был постоянным источником недовольства и зависти Розмари, и она без конца заставляла мужа консультироваться с адвокатами в надежде получить деньги. Но у бабушки был слишком хороший поверенный: как законники ни бились, ничего не смогли сделать. Хотя Кит понимала, что должна быть благодарна бабке, все же пока от богатства не было никакого толку. Оно требовалось сейчас, немедленно, а не через пять лет или после замужества, которое никогда не состоится.
– Опекунство – последняя, предсмертная шуточка Розмари, – заключил Кейн.
– Чертов адвокат ни словом не обмолвился! И я тебе не верю.
– Я уже видел, на что ты способна в гневе. Интересно, ты дала ему хоть шанс договорить?
Девушка с упавшим сердцем припомнила, как выгнала поверенного из дома, едва тот успел сообщить о существовании Кейна, хотя служитель закона пытался объяснить, что еще не все сказал.
– Что ты имел в виду, говоря о временном опекунстве?
– Не воображаешь же ты, что я соглашусь взвалить на себя такое бремя, как ты, на целых пять лет? – Герой Мишинери-Ридж картинно вздрогнул. – Завтра с утра я еду в Южную Каролину. Нужно как-то исправлять положение. Миссис Симмонс приглядит за тобой до моего возвращения. Это всего три-четыре недели, не больше, пока я не найду выход.
Девушка сцепила руки за спиной, чтобы он не видел, как они трясутся.
– И как же вы намереваетесь исправлять положение?
– Найду тебе другого опекуна. Только и всего.
Кит вонзила ногти в ладони, боясь задать очередной вопрос, хотя понимала, что рано или поздно сделать это придется.
– А что будет с… «Райзен глори»?
Он принялся скучающе изучать носки сапог.
– Я собираюсь ее продать.
Что-то вроде рычания вырвалось из горла Кит.
– Не-е-ет!
Кейн поднял голову. Взгляды их скрестились.
– Мне очень жаль, Кит. Но так будет лучше.
Расслышав металлические нотки в его голосе, она вдруг остро ощутила, что последние хрупкие связи с привычным, знакомым миром рвутся навсегда. Она даже не заметила, когда Кейн вышел из комнаты.
Кейну следовало бы готовиться к игре по высоким ставкам в одном из закрытых ресторанов «Астор-хаус», но вместо этого он бесцельно смотрел в окно спальни. Даже назначенное на сегодня свидание со знаменитой оперной дивой не подняло настроения и, похоже, требовало немалых лишних усилий.
Сейчас из головы не выходил сорванец с глазами редкого оттенка. Когда он сказал, что собирается продать плантацию, она едва не свалилась без чувств.
