Только ты и я - страница 42

Плечи и лопатки свело болезненной судорогой, и Стивен, прижав подбородок к груди, качнул головой сначала в одну, затем в другую сторону, чтобы немного расслабить мышцы. Судорога действительно немного отпустила, и он попытался позвать на помощь, но во рту было сухо, а язык словно прилип к гортани. Медленно, с трудом Стивен провел им по зубам, но даже после этого не смог выговорить ни слова. Веки весили по полтонны каждое. Все же он попытался открыть глаза, и каким-то чудом ему это удалось. Темнота сменилась ослепляющим белым светом, который понемногу тускнел, возвращаясь к норме, и вскоре Стивен начал различать пока еще размытые очертания привычных предметов: диван, угол стола, мазки желтого и красного света, пляшущие в темной раме. Не сразу до него дошло, что он глядит в черное жерло камина.

Гостиная. Он – в гостиной.

Комната показалась ему больше и темнее, чем раньше. Еще Стивен обнаружил, что сидит напротив огромного телевизора. (Телевизора? Никакого телевизора в гостиной он не помнил.) Телевизор работал, но изображения на экране не было, был только грязно-белый «снег» статики. Толстенькие декоративные свечи, расставленные на всех поверхностях, были погашены, за исключением двух или трех. Отражения их подрагивающих огоньков и помогли ему понять, что большой серый экран перед ним вовсе не телевизор, а окно – высокое окно, за которым продолжает бушевать буран. Бесчисленные снежинки яростно атаковали стекло и, расплющившись о него, обломав свои лучики-кристаллы, сползали вниз к раме. Снаружи не доносилось ни звука, но по одной лишь силе, с которой снежные хлопья бомбардировали стекло, можно было догадаться, что ураганный ветер воет и ревет, но не может пробиться сквозь толстые тройные стеклопакеты. По-зимнему темное небо затянули мрачные серые тучи, и понять, день сейчас или поздний вечер, было невозможно.

Сколько же он провалялся в отключке?

И что с ним вообще случилось?

Мысленно Стивен попытался вернутся назад, к тому моменту, когда он впервые почувствовал недомогание, и осознал, что из памяти полностью выпало несколько часов. Там, где должны были быть воспоминания, зияла пустота. Сколько он все-таки провалялся без сознания? Сколько прошло времени?

Порывшись в памяти, Стивен обнаружил кое-какие обрывки, ниточки, потянув за которые он сумел восстановить отдельные образы, запахи и слова. Он складывал их и так, и эдак, пытаясь сплести из них связный нарратив, чтобы заполнить потерянные отрезки жизни. Они собирались провести вместе выходные. Выходные за городом. Они сели в машину и поехали. Он помнил девушку, которая дремала рядом с ним на пассажирском сиденье, помнил, как целовал ее в лесу, помнил жар ее губ и ледяной холод вокруг. Когда это было? Вчера? Сегодня?.. Было ли вообще?..

Элли… Ее имя сверкнуло в мозгу словно молния. Стивен вскинул голову, но в комнате никого не было. Почему ее нет? Где она?..

Голова была тяжелой, словно с похмелья. Он снова покачал ею из стороны в сторону, потом уронил обратно на грудь; ни дать ни взять – студент, клюющий носом на скучной лекции. Его разум по-прежнему балансировал на границе сознания, за которой начинался полет. Или падение в глубокий и темный колодец. Он падал, проваливался в глубины собственного тела. Вот во мраке промелькнуло ее испуганное лицо. Элли?.. Мысль о том, что она напугана, что она нуждается в нем, что она – одинокая и растерянная – сама только что очнулась в одной из комнат этого огромного дома, послужила ему достаточным стимулом, чтобы усилием воли отогнать сонливость, справиться со слабостью и снова поднять голову, чтобы больше не опускать.