Томмелиса посмотрела на мадам Пежо, перевела взгляд на экран, за которым затаив дыхание сидели другие сироты, кивнула и робко коснулась руки Анны.
– Томмелиса, вернись к остальным, я тебя позову, – раздался беспристрастный голос мадам Пежо. – Мне нужно поговорить с госпожой Анной.
Девочка, кивнув, отошла к экрану.
Мадам Пежо, обратившись к Анне, без предисловий перешла к делу:
– Десять за девочку плюс ещё два за оформление бумаг, итого – двенадцать скиллингов. Будете брать?
Анна молча вытащила из-под ватника тряпочку, в которой позвякивали серебряные монетки, и, отсчитав двенадцать, протянула мадам Пежо.
– Поздравляю! – сказала мадам, забирая деньги. – Карл, скажи всем, пусть идут в спальню. Томмелиса, возьми свои вещи, попрощайся с детьми и вернись сюда!
Повернувшись к Анне, мадам Пежо добавила:
– Документы завтра принесёт Шметтель. Мне нужно время, чтобы всё оформить. Вы не против?
– Нет, что вы. Я живу в голубеньком домике с резным палисадом на улице Эльсинора, дом двенадцать.
Через полчаса Анна шла домой, держа за руку Томмелису. Из вещей у девочки оказались только старенькое драповое пальто серо-зелёного цвета и скрипка в потёртом футляре.
– Ты любишь грецкие орехи? – спросила Анна.
– Я никогда их не видела… – тихо ответила Томмелиса.
Анна остановилась, передала ей фонарик и, порывшись в кармане, извлекла на свет три грецких ореха.
– Вот, держи. Придём домой и аккуратно их откроем. В детстве я делала крохотных тряпичных куколок, а скорлупа грецких орехов служила им кроватками… Хочешь завтра сделаем тебе таких?
Томмелиса радостно закивала, прижимая подарок к груди. Потом она убрала орехи в карман, и они пошли дальше, отгоняя ночную тьму лучом фонаря. А сверху на них, улыбаясь, смотрели звёзды.
Прошёл год. За это время Томмелиса подросла и похорошела. Анна не могла на неё нарадоваться. Томмелиса была трудолюбива, скромна и послушна. Она каждое утро ходила на обязательные курсы военной подготовки для молодёжи. К обеду возвращалась домой, занималась хозяйством и шла в госпиталь помогать матушке.
Вечером Томмелиса и Анна садились за круглый стол, под зелёную медузу старого абажура, пили морковный чай и обсуждали дневные новости.
Когда начинались авианалёты, они наглухо зашторивали окна и зажигали толстую восковую свечу, ставя её на дно железной кружки. Томмелиса и Анна шёпотом говорили, как хорошо было до войны, потом замолкали, напряжённо прислушиваясь к гулу моторов пролетающих над ними бомбардировщиков. Глядя на огонёк свечи, они ждали когда наступит тишина, и только потом устало засыпали. Поскрипывая зубчатым механизмом, настенные часы двигали стрелки, отмеряя неуловимо бегущее время. За окном начинало светлеть, а огонёк свечи всё плясал и плясал в восковой лужице, не желая гаснуть.
Разорвав тишину, низко пролетело звено стальных «ласточек», скрываясь в туманной сырости раннего утра. Гулко заохали взрывы, заставив землю испуганно вздрогнуть.
Томмелиса очнулась от тошнотворно-липкого сна. Девочка не могла понять, где она и почему комната слегка покачивается, а в глазах двоится.
В утреннем полумраке Томмелиса разглядела иллюминатор.
– Странно, откуда у нас в доме иллюминатор…
Она попыталась встать. Ноги и руки плохо слушались, голова гудела. Через несколько минут девочка осознала, что находится на борту какой-то лодки или катера. Железные переборки, запах оружейного масла и тишина.
