– У вас что, тут нет ласточек? – спросил я.
– Чего? – переспросил Трине и выплюнул огрызок.
– Ласточек. А еще пчел и бабочек. Есть они в Царстве Смерти или нет?
– Насколько мне известно, нет, – ответил он, помедлил немного и спросил: – А кто они такие – эти ласточки, пчелы и бабочки?
Я постарался не рассмеяться: не хотел выглядеть невежливым. И все-таки забавно было сидеть вот так рядышком и болтать ногами в воде с тем, кто не знал об обыкновенных бабочках.
– А косули? – допытывался я. – Навозные жуки? Или ежи?
Трине понюхал цветок клевера и задумался.
– Пассатижи у папы в ящике для инструментов наверняка найдутся, – сказал он. – Но о других я никогда не слышал.
Я смотрел на темную мутную воду и чувствовал, как трава щекочет мою ладонь.
– А мухи? Про них ты слышал?
Раздался тихий всплеск, это Трине швырнул в воду палку.
– Не-а, – ответил он. – Ну что, пойдем?
И мы пошли дальше. Я вдруг почувствовал себя необыкновенно счастливым. Счастливым и сильным! И смелым! Но не только потому, что оказался там, где не было мух. Нет, не только поэтому. Может быть, потому, что не остался дома, а отправился за Семиллой.
Страна, где жили хильдины, называлась Хильд, рассказал Трине. А поселок, куда мы направлялись, назывался Хирн. У меня засосало под ложечкой, когда запахло печным дымом. Трине шагал рядом и тихонько что-то напевал. Для него, конечно, тут не было ничего нового и удивительного. Он продирался сквозь густую траву и то и дело подскакивал, чтобы идти побыстрее. Вдруг он остановился, словно столкнулся с серьезным препятствием. Похоже, маленький хильдин сообразил, что приятель, которого он ведет домой, не очень-то желанный гость. Что, если жители поселка… Как они меня встретят?
Трине еще раз осмотрел мою одежду.
– Надвинь капюшон пониже, – велел он. – И ни за что не поднимай голову.
Мы свернули от реки и пошли по сухой пыльной тропинке. Я не отставал ни на шаг. Мы больше не продирались сквозь траву, а шли по цветущему лугу. Все цветы тут были одинаковые – маленькие лиловые колокольчики на тонких стебельках. Порой мне казалось, что я вижу на лугу какие-то склоненные силуэты, но я не был в этом уверен: капюшон мешал их разглядеть. А мне так хотелось рассмотреть здесь все хорошенько!
Когда мы вошли через южные ворота в поселок, в нос ударил запах навоза. Тут уж я не смог сдержать любопытства и чуть-чуть приподнял капюшон.
На извилистой улице стояли тесно прижавшиеся друг к дружке старинные фахверковые[1] дома из кирпичей и бревен, выкрашенных в тускло-красный, как кровь, цвет. Крыши поросли густым мхом. Почти из каждой печной трубы поднималась тонкая нитка дыма.
Сады утопали в цветах: жимолость, васильки, маргаритки. На одном клене висели качели, сделанные из мешка и двух веревок. На посеревших, потрескавшихся табличках у калиток были написаны имена хозяев: Золотая Щетина, Земляная Нога, Жирная Шея.
– Опусти сейчас же капюшон, пока тебя никто не заметил! – прошипел Трине. – Ты что, не понимаешь?
– Прости, – буркнул я. – Трудно удержаться, очень хочется все рассмотреть.
– Еще труднее будет объяснить, почему у тебя нет рыла, – проворчал Трине.
Я поднял руки, чтобы хорошенько натянуть капюшон, так что на время перестал следить, куда шагаю, – и тут же в кого-то врезался. У незнакомца были грязные копыта и жирное пузо – такое толстое, что выпирало в прореху между штанами и курткой, словно бледное щетинистое тесто.
