Я невольно сделал пару шагов вперед, чтобы выяснить суть этих загадочных приспособлений, но Нерис опередила меня.
– Вам занятны кокошники, Арф? – рассмеялась она.
– Кокошники? – поразился я.
– Да, или чепчики, или колпаки? Я обязательно покажу их вам завтра утром, но нынче вам необходимо отдохнуть с дороги. Двирид, проводи своего брата в гостевую горницу.
Брат направился к лестнице, но вдруг остановился.
– А ты? – спросил он негромко.
– Что за вопросы? – вознегодовала Нерис. – Ты же знаешь, что нам нужно обсудить дела с Анвином. Доброй ночи, Двирид. Доброй ночи, Арф, простите за произошедшее недоразумение, но вы должны понять, наш город кишит ворами и насильниками, и Анвин опасается за нас.
– Понимаю, сударыня, – кивнул я, – доброй ночи.
Единственным приятным событием с той поры, как я вступил на вытоптанный дерн родной улицы, стало то, что гостевой горницей оказалась моя собственная, хотя так же, как и внизу, мне пришлось сперва пристально вглядеться в нее, чтобы узнать. Кровать не изменила своего положения напротив окна, но мой синий полог сменился омерзительно-розовым, и тот же гадливый цвет заразил ковры, облепившие стены. Поставец исчез, зато под лавкой я приметил неуклюжий рундук19, а на лавке мужской пояс. У камина, находившегося между окном и кроватью, лежали дрова и охапка хвороста. Помещение не производило впечатление заброшенного, здесь часто бывали, и в голове заерзал вопрос, уж не являлся ли господин Анвин тем самым гостем для гостевой спальни. В горнице уже суетилась пухлая круглолицая служанка, по всей видимости, предупрежденная Кледвином. К нашему приходу девушка успела разжечь камин, разместить на столе поднос с недурным ужином, положить на кровать простыни, валик и покрывало. Увидев нас, она поспешила удалиться, попутно прихватив с лавки пояс, очевидно, забытый впопыхах.
– Чепчики вместо палиц, – провозгласил я, обращаясь к брату, только что затворившему дверь за прислужницей. – Двенадцать лет, двенадцать лет меняют многое. Мне не стоило рассчитывать на то, чтобы увидеть и кусочек прошлого в сохранности, но, веришь ли, я всю дорогу таил в глубине сердца столь беспочвенную надежду. Как сильно упиваемся мы порой самообманом! А ведь я бы должен возрадоваться, что предметы сражения сметены предметами красоты.
– Зачастую вторые выступают в роли первых, – подметил в ответ Двирид почти шепотом, будто опасаясь, что его слова ловят неугодные уши. Он не смотрел на меня, стоя вполоборота так же, как и по отношению к другим собеседникам. Это слегка покоробило меня – неужели мы стали настолько чужими?
Окован броней шлем,
И крепко доспех соткан,
Но оба они – тлен
Пред нежным взором красотки.
– прочел я строки старинной песни. – Как говорят, одна прелестная улыбка стоит сотни копий, с тобой было также?
– Да… вернее… – промычал, потупившись, брат. – Я должен сказать тебе кое-что о другом.
Он присел на край кровати, уставившись в стык пола и стенной кладки.
– Когда ты уехал, – заговорил Двирид прежним полушепотом, – отец стал совсем угрюмым. Знаешь, хоть и отрекшись, он еще долго ждал тебя обратно. Он почти перестал разговаривать с кем-либо в доме, но однажды ночью я услышал грохот в столовой зале и прибежал посмотреть в чем дело. Отец крушил кухонную утварь, он был пьян. Я бегом спустился к нему, но застыл на полдороги, не зная, как поступить. Следом за мной в зал принеслись двое подмастерьев, он рявкнул, чтобы они убирались вон, бросив подвернувшийся кувшин им вдогонку. Потом отец заметил меня и остановился. «Двирид, мальчик мой, – прогремел он, – садись, выпьем». Я сел. Он осушил очередную кружку с медом, в то время как я слегка пригубил свою, и взглянул на меня. Его глаза неожиданно прояснились.
