Тот, кого нельзя любить - страница 13

– Вот и отлично.

Он сказал это мягко, почти с дружеской ноткой, но в его голосе сквозило что-то, от чего становилось неуютно.

Я не сказала больше ни слова, только кивнула и быстро направилась к выходу.

Но когда я уже проходила через гостиную, я услышала его голос, и он изменился.

– Ты видел? – спросил он, обращаясь к другу.

Я замерла.

– Что именно? – голос друга был ленивым, расслабленным.

– Как она на меня смотрела.

Максим коротко хмыкнул, будто только сейчас обращая внимание на эту деталь.

– Ну, логично. Ты же знаешь, что всегда производишь впечатление.

– Да, но это даже смешно, – протянул Даниил, и теперь в его голосе уже не было той лёгкости, что секунду назад. Весельчак исчез. Вместо него появился кто-то другой – холодный, оценивающий, абсолютно равнодушный.

Я крепче сжала чашку, чувствуя, как мои пальцы предательски дрожат.

– Она сто процентов на меня запала,– продолжил он, и я почти могла увидеть, как он лениво усмехается, будто это нечто обыденное, почти скучное.

– Ну, это предсказуемо.

– Да. Но тут немного по-другому.

– Как?

Даниил замолчал, а затем вдруг усмехнулся.

– Это даже мило, знаешь? Как щенок, который пытается привлечь внимание.

Я почувствовала, как в груди сжалось что-то тяжёлое, болезненное, но самое ужасное было впереди.

– И что, ты теперь официально стал старшим братом? – с лёгкой иронией спросил Максим.

В комнате повисло молчание. А затем голос Даниила стал резким, без тени шутки, без прежней расслабленности.

– У меня есть семья.

Его тон был совершенно другим. В нём было что-то холодное, острое, непроницаемое.

– А это… – он сделал паузу, а затем закончил с лёгким, почти ленивым равнодушием:

– Это просто люди, которые удачно присосались.

Мне стало тяжело дышать.

Я стояла в коридоре, сжимая чашку так сильно, что казалось, она вот-вот треснет в моих пальцах.

Я не знала, что было хуже.

То, что он надо мной смеялся.

Или то, что он даже не видел во мне человека.

Я моргнула, тяжело выдохнула, сжала пальцы на чашке, но чай внутри давно остыл. Воспоминания ещё цеплялись за сознание, оставляя после себя тягучее ощущение горечи, но я знала – если сейчас не стряхну их, они засосут меня глубже.

Я встала с кресла, сделала несколько медленных шагов и подошла к зеркалу.

На меня смотрела я.

Другая, но всё же та же.

Я слегка наклонила голову, провела пальцами по волосам, прищурилась, изучая своё отражение так, будто пыталась найти ответ в своих глазах.

– Что же я в нём нашла…? – вырвалось тихо, словно я говорила это не себе, а кому-то другому.

Даже тогда, даже после этих слов, после насмешек, после всего, он не перестал мне нравиться.

Почему?

Что во мне сломалось, если я годами продолжала смотреть на него так, будто он действительно мог стать чем-то важным?

Он был единственной, самой сильной любовью в моей жизни.

И это было самое страшное.

Я всегда искала в людях свет. Верила, что даже в самых закрытых, самых сложных, самых сломленных людях есть этот тёплый огонёк, просто его нужно найти.

Но у него не было света.

У него была маска.

Их было много. Он был тем, кем хотел быть в тот или иной момент. Лёгким, весёлым, харизматичным, способным очаровать кого угодно. А потом, в следующую секунду – холодным, безразличным, колким.

Я знала это, но всё равно тянулась к нему.

Я закрыла глаза, сжала губы.

Было столько слёз. Прошло восемь лет, а в его глазах я осталась той же девочкой, которую он никогда не воспринимал всерьёз.