– Мандарин – сто пятьдесят корней имею, апельсин – тридцать, персик – двадцать пять, лысый персик десять, – с удовольствием перечислял он. – Яблок – восемь сортов! Инжир, хурма, мушмула тоже есть!
Я произносил восторженные междометия, не прерывая процедуры, а Сетрак продолжал:
– Лимон – двадцать корней, орех грецкий, виноград, помидор тридцать сортов имею, лук, огурцы, баклажаны, фейхоа есть, зелень-мелень всякая, табак в том году для себя посадил!
– Кончай заливать! – начинал ржать кто-нибудь из соседей по палате. – Ой, не могу, персики, лимоны… Ты еще скажи – пальма у тебя на огороде растет с бананами!
Сетрак приподнимал от подушки голову и говорил, чуть растерянно и смущенно:
– Есть пальма, но не у нас, а у сестры в Эшерах! – начинал он, а эти дурни вовсю покатывались. – Честью клянусь, пальма есть!
Сетрак почти сразу стал зазывать меня в гости. Особенно после того, как понял, что никто в палате не верит такой щедрости богини Флоры по отношению к Автономной Республике Абхазия.
– Моторов, слушай, приезжай, бери жену, бери сына, гостем будешь, сам все увидишь! – серьезно начинал Сетрак. – На море загорать будешь, на Рицу поедем, в Афоне пещеру покажу, с друзьями познакомлю!
Ему сразу очень понравилась моя фамилия, и он стал называть меня исключительно Моторов.
– Раскатал губы, – снисходительно сказал Вовка и прикурил, – пока они здесь и ты с ними пашешь, тебя куда хочешь позовут, хоть в Ереван на свадьбу, а как до дела доходит – дохлый номер! При выписке ни телефона, ни адреса никто не оставляет!
– Это точно! – пуская кольца, задумчиво произнес Андрюха. – Тут в позапрошлом году с одним латышом месяц валандался. И массаж ему делал, и физкультуру, и вытяжение.
Тот меня тоже в Юрмалу все звал, даже свой телефон нацарапал! А когда позвонил ему, представился, то услышал: «Исфинитте, русский языкк не пониматть!»
И они с Вовкой дружно рассмеялись. Над коварным латышом и над моей наивностью. Я тоже было засмеялся, но, вспомнив те пятьдесят рублей, а заодно бумажку с адресом и телефоном, которые получил от Сетрака, устыдился. А может, преувеличивают Вовка с Андрюшкой, все же люди разные, вот хоть меня возьми, я тоже в пионерском лагере не всегда правильный номер давал. Просто как-то раз был один год, так я с утра до вечера только и делал, что на звонки наших пионерок отвечал, учебу полностью забросил.
Я подошел к койке, на которой спал Сетрак. Постоял в нерешительности, но затем все-таки потряс его за плечо. Тот быстро проснулся, потер глаза и, узнав меня, весело поприветствовал:
– А, Моторов, барев дзес! Как дела у тебя?
Сетрак все время интересовался моими делами. Причем мне казалось, что интерес у него этот неподдельный.
– Да все нормально, Сетрак, вот зашел попрощаться, сегодня у меня был последний день!
– Нет, Моторов, зачем прощаться! – строго ответил тот. – Ты еще этим летом в гости ко мне приедешь! Когда, ты говоришь, у тебя отпуск? Через неделю? Это хорошо, Моторов, через три дня у меня самолет домой, как приеду, твоего звонка ждать буду! А потом в гости тебя ждать буду! До встречи, дорогой!
– До встречи, Сетрак Айказович! – в тон ему ответил я, пожимая протянутую руку. – Обязательно позвоню!
Хотя совсем в этом не был уверен.
Ну а в три часа на крыльце меня уже ждал гаишник Орешкин. И мы с ним хорошенько напились прямо у него в машине. Он оказался славным малым, успел сгонять к себе на квартиру и взять две бутылки коньяка и закуску.
