Последний вопрос прозвучал резко в контрасте с предыдущими фразами. Мишка вздрогнул и начал икать.
– Па..ик..нанин. Ик. Я…ик не по…ик…мню…ик…ни…ик…чего.
Особист протянул кружку с водой. Мишка, стуча краями о зубы, с трудом, но с жадностью, выпил.
– Интересное дело. Вот объясни тогда. Ты прожил двадцать пять лет, но что-то ведь осталось в памяти?
– Осталось, – обреченно пробормотал Мишка.
– Вот и расскажи. Времени у нас много. Я послушаю.
Мишка, превозмогая себя, собрался. Мысли постепенно появлялись и выстраивались в ряд. Вот только ничего вразумительного в этом ряду никак не хотелось появляться.
– Не волнуйся ты так, – усмехнулся особист, – просто расскажи и все.
Мишка вздохнул и постарался поймать разбегающиеся мысли.
– Детство и юность прошли в Новосибирске, отца не помню, мать тоже смутно, жил у дяди.
– Чем занимался дядя?
– Почему занимался?
– Ну, занимается, – поправился особист.
– Он… Партийный работник.
– Пусть так. Кем работал до войны ты? И на какой работе можно отрастить такой животик?
– Я работал…Это…Как его…, – Мишка замялся, но единственное дело, что он умел, так это набирать тексты на компьютере. – Я набирал.
– Что набирал?
– Тексты. Печатал. Там же, где дядя работал.
– Так ты специалист печатной машинки, ясно, – улыбнулся чему-то особист и закурил новую папиросу.
– В какой-то мере. Да.
– Что ж, на такой работе, наверно, можно животик отрастить, раз дядя партработник. Кулемин, слышал? Оформи, – крикнул в сторону входа лейтенант. – А вот как ты оказался в Минске?
– В командировке, – уже почти придя в себя, ответил Мишка. – Вот только забухал я и даже счет дням потерял, а тут война.
В это время один из бойцов НКВД внёс печатную машинку и поставил на стол перед Мишкой.
– Покажи, на что способен.
Мишка взглянул на клавиатуру. Раскладка ничем не отличается от компьютерной. Вот только усилий придётся приложить больше при нажатии кнопок. Повезло ещё, что бумага заправлена, а то трясущимися руками и не сумел бы её вложить. Да и вообще смог бы вставить лист? Это вопрос.
– А что набирать?
– Чудно говоришь. Набирают текст в типографии, а на машинке печатают, – задумчиво произнёс лейтенант, разглядывая Мишку сквозь клубы сизого дыма. – Печатай. Я, Пананин Михаил Ильич, готов добровольно сотрудничать с органами госбезопасности и по возможности докладывать обо всём, что творится и происходит в части, докладывать обо всех, кто не разделяет политику партии и государства. Напечатал? Вытаскивай лист, расписывайся и поставь сегодняшнюю дату.
Мокрый Мишка, поражаясь самому себе, не отстал от лейтенанта и успел напечатать текст полностью. Дрожащей рукой вытянул лист и расписался.
– Ладно, Пананин, свободен. Пока.
Мишка вышел из палатки и побрел к кухне. Вытирая рукавом лоб, время от времени оглядывался, словно не веря, что вышел из палатки особиста живым и даже не битым.
«Странно. За мной никто не следит. Поверили, что ли? Странно. Весь инет пестрит о фанатиках, которые арестовывали и расстреливали без суда и следствия. А это какой-то неправильный гебист. Просто поговорил и отпустил. А ведь телевидение, интернет, книги твердят везде, что НКВД расстреливали всех, кто оказался на подозрении. Странно, очень странно».
– Пананин! Ко мне! – старшина с красными глазами, и злым выражением лица, стоял возле запряженной повозки, на которой выстроились контейнеры для перевозки пищи. – Значит так, красноармеец Пананин. Вот тебе кобылка, повозка, девять контейнеров с кашей, четыре ящика с консервами и две коробки с хлебом. Задача простая. Доставить в штаб полка продукты питания. Задача понятна?
