Действительно – нигде. Лес ног мог быть, разве что на Ходынке, да те несчастные, кто этот лес узрел, были немедленно растоптаны.
– А при чем здесь ноги? – удивился Михаил Иванович.
– Нас здесь не менее 15 тысяч, – на всякий случай повторил Коровкин. – Те, кто против – голосуют ногами. Понятно?
Действительно, никто из присутствующих не торопился задрать ноги.
– Спокойно, Маша, я Дубровский, – сказал Калинин Калининой. – Как говорится у нас во ВЦИКе – ходу!
И они начали уходить тем же путем, что и пришли: через покрытый подтаявшим льдом залив. Кто-то сунул ему в руки четвертушечку сы-ма-гона, кто-то спросил с придыханием: «А Коллонтай придет? Она, говорят, молоденьких любит».
– Эх, – сокрушенно махнул рукой Михаил Иванович. – Ваши сыновья будут стыдиться вас! Они никогда не простят вам сегодняшний день, этот час, когда вы по собственной воле предали рабочий класс!
Но жена дернула его за козлиную бороду:
– Ты чего?
Под оглушительный свист председатель ВЦИК забрался в собачью упряжку и уехал. Жена потрусила, было, рядом, но потом тоже примостилась в тобоггане, глотнула из горлышка «огненной воды» и спросила:
– Чего там у вас с Коллонтай?
– С Александрой Михайловной у меня ничего, – почесал уязвленную бороду Калинин. – У нее со всеми другими – чего, а со мной – нет. Не в ее вкусе.
– А она кусается? – все еще напряженным тоном поинтересовалась жена.
– Да пес ее знает, – вздохнул Михаил Иванович и в два глотка допил бутылку.
Перед началом 10 съезда партии Всесоюзный староста никак не мог отчитаться о своей поездке в Кронштадт. Ленин его пытал, Дзержинский его пытал, все его пытали – ничего толком не добились.
– Дурацкий какой-то мятеж, – только и говорил он. – Не понимаю.
Конечно, не понять. Матросская душа – потемки. Деньги Бокия для самых передовых бунтовщиков позволили читать прочие военно-морские души, смотреть в них, как в книги и видеть, извините, фиги. Никто ничего не понимал, только Куусинен – кое-что, но он, понятное дело, помалкивал.
Съезд открылся вовремя, говорили о новой экономической политике, о Кронштадтском мятеже – помалкивали. Съезд закончился тоже вовремя. Перед самым закрытием вспомнили: «а что у нас там с Кронштадтом?» Что-то нужно было решить. Решили: Кронштадтский мятеж задавить. Удивлялся товарищ Калинин, что нету трупов и крови – получите.
Почти 300 делегатов X съезда отправились в Кронштадт для первого и одновременно последнего штурма. Хотелось, конечно, шапками закидать мятежников, но уж больно серьезной силой предстала восставшая оппозиция.
Комиссары подымали дух, повторяя слова Калинина, только наоборот.
– Ваши сыновья будут гордиться вами, – очень серьезно говорили они. – Они воспоют в века сегодняшний день, сегодняшний час, когда вы по собственной воле вступились за дело рабочего класса.
Красногвардейцы морщились и тревожно думали:
Нас водила молодость в сабельный поход
Нас бросала молодость на кронштадтский лед
Э. Багрицкий. – Смерть пионерки -
Возбужденный Тухачевский о чем-то все время спорил с вечно пьяным Дыбенко. Оба выглядели буднично, как людоеды перед трапезой, поэтому на их поведение никто особого внимания не обращал.
Опасения Антикайнена все-таки оправдались – его вызвали к Бокию.
Тот, словно утратив интерес к политической линии Партии, на съезде присутствовал всего пару дней, всецело поглощенный разработке новой структуры в силовой системе государства. Вернее, следует сказать, в своей собственной силовой структуре.
