Лола посадила Настеньку на стул у прохода в центре между рядами и попросила придержать стул рядом для неё, пообещав подойти чуть позже после другой встречи на втором этаже, где она должна быть обязательно с самого начала, куда тут же и удалилась.
Все остальные стулья уже были заняты. Кто-то побежал принести ещё, так как несколько человек стояло возле входа. Впереди за обычным длинным столом сидело трое мужчин: один худощавый с крупными залысинами на голове и двое пополнее, только один с гладко выбритой головой, а другой с густой, хоть и седой, шевелюрой. На столе графин с водой, два пустых стакана и ваза с цветами. Всё выглядело весьма прозаично, буднично, а собравшиеся своим внешним видом напоминали не писателей, чьи произведения бороздят литературные веси страны, а то и мира, оседая на книжных полках миллионов читателей, а скорее слушателей, пришедших на популярную лекцию "Поговорим о важном", то есть о сексе, семейных отношениях или о том, как сберечь своё здоровье до ста с лишним лет.
Это разочаровало Настеньку в какой-то степени. Она почему-то была уверена, что встретит хорошо знакомые в основном по телевизионным программам лица Роберта Рождественского, Чингиза Айтматова, Беллу Ахмадулину. Но, кажется, никого, подобного им, здесь не было. По-видимому, на встречу с такими людьми пошла сама Лола, посадив свою новую ученицу на заштатное собрание дилетантов. Что ж, придётся отсидеть. Это для начала знакомства с писательским миром не так уж плохо.
Фамилии сидевших в президиуме и выступавших назывались, но Настенька их раньше не слышала и потому не запоминала. Мысль о том, чтобы что-то сказать самой появилась неожиданно. Сначала она просто слушала, пытаясь извлечь для себя что-то интересное. Однако весь интерес был в том, что всё казалось неинтересным. Рассказали о новом журнале и его направлении. Никаких сверхзадач журнал не ставил. Что в нём будет специфического и ради чего он издаётся, Настенька так и не поняла. Это ладно. Их дело. Есть средства – пусть себе издают. Но вот стали выступать потенциальные авторы нового журнала. Поразило какая-то удивительная бесцветность стихотворений и всего, о чём говорилось.
Вот долговязый молодой парень, не выходя к столу, прямо с места, правда, поднявшись, чтобы его можно было заметить, начал читать свой рассказ. Описывал похороны, подробно рассказывая, кто с кем шёл, что нёс, что держал в руках, как пылила дорога. Настенька слушала и всё ждала, когда начнётся суть рассказа, а чтение, далёкое от художественного, – авторы часто не умеют читать, это всем известно, – вдруг оборвалось.
Настенька взглянула на читавшего, полагая, что он просто запнулся. Но нет, он гордо сел в ожидании комментариев. И они поразили Настеньку ещё больше. Выступавшие, очевидно, готовившиеся к этому заранее, возможно, друзья автора, стали расхваливать его жизненное описание, которое как в зеркале отразило происходившее.
Настенька не верила своим ушам и, едва дождавшись конца выступления очередного оратора, потянула руку, как в школе. Это получилось само собой. Из-за стола, с удивлением глядя на незнакомку, сказали:
– Пожалуйста, девушка. Вы что-то хотите сказать? Пройдите сюда и представьтесь. Мы вас не знаем.
Этого Настенька не ожидала, собираясь высказаться с места, но отступать было поздно и не в её правилах. Она подошла к трибунке рядом со столом, зашла за неё, как на студенческом семинаре и начала:
