Траектория страсти - страница 3

Бледно-желтое душное утро началось с прилипших к спине простыней, с тяжести в голове и острой потребности срочно встретить Ее. СРО-ОЧНО! Случайно, конечно. Но… преднамеренно.

Не проснувшимися еще руками Виталий расплескал из чашки горячий кофе. Обжегся слегка. Не задержал на этом внимание. Поглощение завтрака осталось неосознанным. Собрался на работу раньше на двадцать минут. Слава Всевышнему, жена продолжала спать.

Вот она, лестница. Здесь совершалось все. Целую ночь. Шабаш. Виталий, закрыв за собой дверь, замер. Закрыл глаза.

Он слышал только собственное дыхание. Открыл глаза. Взгляд метнул в одну сторону, в другую. Как осязаемо! Но, ничего определенного даже во сне не состоялось… Однако, спрятанные во мрак уголки пространства усмехались соучастнически: все останется между нами. Декорации знали, какое действо вершилось среди их плоскостей, умеющих нарушать законную геометрию, способных менять свою сущность в особых случаях в угоду особым желаниям.

Мерный гул тишины пульсировал единым с героем трепетанием жизни.

Где-то в верхних этажах скрипнула неведомая дверь, и Виталия сплюснул вакуум. Внутри него захлопали бесчисленные двери, воображаемые стены вдруг содрогнулись от разгульного топота сотен ног, заплясавших под необузданную музыку барабанов, кто-то мелкий, но очень нахальный пронесся от темени до несчастного паха, задорно и щедро разливая адреналин по бокалам растерянного организма.

Вот. Шанс…

На площадке одним маршем выше показалась Наталья Федотовна, бабушка кого-то из сорванцов, имени которого Виталий не мог упомнить.

– Доброе утро, – откашлялся он, покидая мираж.

Душный рабочий день не сумел добиться от Виталия желаемого внимания. Трудящийся честно и самоотверженно принуждал себя сосредоточиться. Морщил по-театральному лоб, остервенело всматривался в страницы текста какого-то документа и обнаруживал раз за разом одно и то же: слова на листах не имели смысла. Совсем. Значение слов также неминуемо ускользало и из фраз сослуживцев. Глаза Виталия вроде бы устремлялись на звук… Но звук замолкал, а содержание оставалось неопознано. Осязание сна, принесенного с собой в голове, изолировало от реальности. Все силы уходили на повторяющиеся попытки поймать в этом сюрреалистическом хаосе что-то, что звало, манило, но пряталось издевательски, распадалось, словно в осколках зеркала, на крохотные частицы, каждая из которых подрагивала на грани ее узнавания, мнилась ключом к постижению истины, но оборачивалась пародией и обидной ошибкой.

– Черт, я же мужик! – тер кулаками виски Виталий.

Мужик пропустил обед. Очнулся в пустеющем офисе, в окна которого бесцеремонно вваливался рыжий закатный свет, мутный, горячий, сжирающий остатки кислорода. День оставлял, уходя, густой шершавый осадок, кислую сухость в горле и растерянный зуд в глазах.

Домой идти не хотелось. Не потому, что там плохо. Нет. Дом по-прежнему был Отчизной. Там все правильно, уютно, вкусно, тепло, ароматно, обустроено… Но достоинства все неожиданно сбились в бесформенную пеструю массу, не сберегшую цельность. Из нее был вытащен стержень. Костяной такой, прочный, осмысленный и гармоничный. Вождь несгибаемый. Дирижер.

И оркестр без дирижера жалобно заскулил какофонией, словно брошенная волынка, под собственным гнетом испускающая последний дух.

Как внезапна бывает хворь! Как ломает, подкашивает, спрессовывает и перемалывает. Был человек. Стал фарш.