Гатчинский гарнизон сидел в казармах и плевал на все призывы как ВРК, так и бывшего премьера, так что казаки легко заняли город. Керенский дал торжественную телеграмму: «Город Гатчина взят войсками, верными правительству, и занят без кровопролития. Роты кронштадтцев, семёновцев и измайловцев и моряки сдали беспрекословно оружие и присоединились к войскам правительства».
На рассвете 28 октября корпус Краснова, от которого, после того как пришлось выделить некоторую часть казаков для охраны Гатчины, осталось 480 человек, подошёл к Царскому Селу. На окраине города их встретил пехотный отряд численностью около батальона, потом к солдатам подошли члены казачьего комитета, и обе стороны сошлись в совместном митинге.
И тут на дороге из Гатчины показались несколько автомобилей. Это прибыл сам министр-председатель с адъютантами и в сопровождении каких-то нарядных и весёлых дам – премьер явно не терял времени даром. Завидев митинг, Керенский встал на сиденье автомобиля и обратился с речью к солдатам. Пока те слушали, в толпу с тылу пробрались казаки и стали отбирать оружие. Безоружные солдаты грустно направились в казармы, остальные кинулись в парк, где начиналась территория Военно-революционного комитета, и снова подняли стрельбу. Закончилась разборка, лишь когда подошли пушки. После первых двух залпов солдаты разбежались, и к вечеру казаки вступили в Царское Село.
В 11 часов ночи Керенский радостно телеграфировал в Ставку:
«Считаю необходимым указать, что большевизм распадается, изолирован и как организованной силы его нет уже и в Петрограде»
А по ту сторону «фронта» не менее увлечённо играл в войну Военно-революционный комитет. 29 октября он выпустил следующий приказ:
«Корниловские банды Керенского угрожают подступам к столице. Отданы все необходимые распоряжения для того, чтобы беспощадно раздавить контрреволюционное покушение против народа и его завоеваний.
Армия и Красная гвардия революции нуждаются в немедленной поддержке рабочих».
Мятежникам в городе удалось поднять только юнкеров, для которых война означала офицерскую карьеру – да и те после первых же выстрелов предпочитали сдаться.
Как мятеж в городе, так и поход Керенского были организованы на редкость бездарно – впрочем, как и все прочие деяния Временного правительства. Но как их использовали большевики!
Утром 29 октября Александр Фёдорович, подобно Наполеону, торжественно въехал в Царское Село на белом коне, после чего проследовал во дворец и снова принялся вызывать подкрепления. Однако движение любых частей к Петрограду почему-то заканчивалось одинаково: узнав, куда и зачем их везут, солдатики выбирали военно-революционный комитет и заявляли, что дальше не поедут. На помощь прибыли только три сотни казаков Амурского полка, но и те заявили, что «в братоубийственной войне участвовать не будут», и разошлись по ближайшим деревням ловить кур и щупать крестьянок. Правда, один раз Керенскому повезло: с фронта прибыл бронепоезд. Министр-председатель заявил его команде, что немецкий флот наступает на Петроград, а в городе взбунтовалась чернь под руководством немецких офицеров и не пропускает войска. Ложь была настолько наглой, что ей поверили. Впрочем, завоевание бронепоезда оказалось единственным успехом бывшего премьера.
Зато казаки Краснова, не отделённые от внешнего мира металлическим панцирем, уже успели почуять неладное. Представители казачьих комитетов говорили, что пойдут с кем угодно, но не с Керенским, что не двинутся дальше без пехоты и пр. Генерал с трудом уговорил их продолжить поход. Двадцатитысячный царскосельский гарнизон после стычки, которая произошла накануне, заперся в казармах и объявил о своём нейтралитете, заявив, что не будет драться ни вместе с казаками, ни против них.
