Конечно, сотрудники Эрмитажа сопротивлялись распродажам, нередко рискуя не только свободой, но и жизнью. Для этого они использовали разные способы. Иногда, пользуясь художественной безграмотностью работников «Антиквариата», музейщики отдавали им не те полотна, которые те требовали, а похожие.
Были и другие ухищрения. Но когда люди из «Антиквариата» вооружались каталогом фирмы «Липке», где каждый предмет из коллекции Эрмитажа имел не только наименование, но и инвентарный номер, противостоять этому было невозможно.
Тогда в ход пошли письма самому высокому начальству. В 1932 году директор Эрмитажа Борис Легран предложил своему заместителю Иосифу Орбели написать Сталину пистьмо с просьбой оградить от распродажи сектор Востока Эрмитажа. Легран отправил это послание через секретаря ЦИК Авеля Енукидзе, которого хорошо знал.
Енукидзе в тот период был у вождя в фаворе. Не знаю, это ли сыграло свою роль или какие-либо иные факторы, но вскоре из Кремля пришёл положительный ответ, который музейщики Эрмитажа использовали как охранную грамоту для восточной коллекции.
Но главный удар распродаж был нанесён не восточному искусству, а западноевропейскому. И тут защиты от посягательств сотрудников «Антиквариата» не имелось, хотя после ответа Сталина на письмо Орбели сотрудники Эрмитажа пытались отнести к сектору Востока многие предметы западноевропейского искусства. Но однажды заведующая отделом Запада Татьяна Лиловая случайно увидела на столе одного из руководителей «Антиквариата» список эрмитажных реликвий, готовившихся к продаже за границу.
Среди них были «Мадонна Бенуа» Леонардо да Винчи (это единственная его работа, хранящаяся в нашей стране!), «Хозяйка и служанка» Питера де Хоха, «Юдифь» Джорджоне (это тоже единственная его картина в России) и ещё несколько шедевров аналогичного уровня. Лиловая от увиденного пришла в ужас и написана ещё одно письмо Сталину.
Текст она сформулировала, умело используя в нём официозную советскую риторику, написав, что лишить Эрмитаж и страну этих картин равносильно тому, что вычеркнуть имя Сталина из истории партии. Отклика не последовало.
В 1933–1934 годах эти позорные заграничные распродажи постепенно прекратились. К тому времени мировая экономика ещё не оправилась от Великой депрессии. В условиях низких цен на драгоценные металлы и антиквариат больших доходов от этих распродаж не было, но, как мы уже говорили, они приносили нашей стране тяжелейший репутационный ущерб на международной арене. Кроме того – и это главное – пропала необходимость. Страна всё же выбралась из разрухи 1920‑х.
В истории известны случаи, когда императоры или министры продавали части свои коллекций. Подчеркнём – своих, не государственных. Но всегда, и в дореволюционной России в том числе, считалось, что покупка художественных ценностей, сокровищ искусства – признак могущества государства.
Именно этим принципом руководствовалась Екатерина Великая, когда после Семилетней войны купила в Германии коллекцию картин, чтобы «утереть нос» Фридриху II, который изначально намеревался их приобрести, но не смог из-за оскудения казны. Русская казна тоже была пустоватой в тот момент, но императрица прагматично решила, что эффект от покупки дороже денег. И она оказалась права.
Кстати, именно это собрание стало «закладным камнем» основанного ею в 1764 году Эрмитажа. Вот такая историческая антитеза – Екатерина в сложный период для страны покупала искусство на Западе, а большевики в период кризиса его туда продавали.
