– Собака-кавказец там была. Она ко мне уже привыкла и не тронула. Я мимо нее прополз тихонько и на дорогу. И бегом. Босяком. Шел очень долго. Месяц почти до Питера добирался. Бомжевал, конечно. Ехал на поезде, пока не ссадят. Ссаживают, в отделение сажают, потом отпускают… и я дальше иду. В общем, добрался домой. А дочь моя с сыном, пока меня не было, меня из квартиры выписали и на порог не пустили. В общем, я помыкался-помыкался и сюда… думаю, переживу как-нибудь зиму.
– Слушай, а что же ты заявление не написал? А? Это же похищение человека! Уголовка жесткая! – затараторил совершенно ошарашенный историей я. – И как? Ничего не понимаю, дети что, даже заявление о пропаже не написали? И как так выписали?
– Да… так… вот… какое заявление. Там у них все схвачено… Да и не найду я те дома… И кто меня слушать станет. А дети… ну вот так вот… – Коля опустил глаза в пол и нервно заковырял на кургузых пальцах распаренные заусенцы.
Я посмотрел на него и вдруг все понял. Или подумал, что понял. Что же должен в жизни такого натворить человек, чтобы с ним так дети поступили? А на самом деле… может и ничего особенного. Ведь ненависть… она, как любовь, вспыхивает из-за множества мелочей. Вот смотришь на любимое лицо и думаешь, ну вот за что ты его любишь? И не можешь найти какую-то главную причину. Но найдешь миллион мелких. Так и ненависть. Мне тут подумалось, что, выходит, чтобы оказаться в настоящем аду, необязательно совершить один большой страшный грех. Например, убить. Вполне достаточно насобирать кузов мелких дерьмовых ошибок. Вон сидит такой Леха, Саня… и этот вот Коля. Ведь не важно, как ты пойдешь ко дну – от привязанной к шее гири или мешка с песком, который ты насобирал по крупинке. Результат один. Ты потонешь, твою мать… Потонешь. А еще вдруг понял, что хоть и скрываю свою причину и свою историю и не говорю им всем, почему оказался здесь, я абсолютно такой же, как они. Со своим мешком песка. Просто он у всех свой. И топит по-своему. Не зря мы все здесь в одной комнате. Не зря мы все здесь пытаемся отмыться, натаскав дров. И не зря, совсем не зря, эта чертова тележка такая тяжелая.
Искупление и новая жизнь
Утром я проснулся, и мысль засела – на исповедь сходить. Рыдающий Николай перед глазами стоит. Трет руками щеки небритые. А я моргаю, тоже глаза тру, чтобы исчезло это видение. А вижу, вижу все равно. Даже с закрытыми веками. Потому что образ этот где-то глубоко засел внутри. Видно было, как боль из него со слезами наружу выходила, как отпускало его. И мне тоже захотелось так же. Чтоб отпустило навсегда. Как там настоятель говорил – снять с себя гири, на крючках висящие. И идти дальше. Уж не знаю пока куда, но идти. Начать все сначала. И чтобы ничего уже не мешало в пути новом, выбранном. Я знать не знал, что такое исповедь, никогда на нее не ходил до этого. А потому, по совету отца Михаила, взял в храмовой библиотеке книгу о таинстве исповеди и серьезно подошел к вопросу.
К тому времени мне уже дали послушание – поставили колоть дрова. Чему я был очень даже рад. Раньше рубить дрова мне не приходилось, но с детства засел в голову образ Адриано Челентано, как он лихо с ними расправлялся в кино. Поначалу у меня не очень выходило, но я скоро понял принцип, и все пошло как по маслу. В колке дров на самом деле важна не сила. Тут важен анализ. Берешь здоровенное полено, смотришь на него некоторое время, понимаешь его устройство и слабые места. Видишь, где оно суше, где влажнее. Где сучья, а где гниль. И вот ты намечаешь место для удара. Прицеливаешься, заносишь колун повыше и ударяешь, придав максимум ускорения всеми мышцами плеча и спины. И бац! Если попал в нужно место, палено либо расколется пополам, либо почти расколется, и останется только добить еще одним ударом. Раньше я и представить себе не мог, что поленья диаметром по сорок сантиметров могут разлетаться на части от одного четкого удара колуном! Однако легко. Все дело именно в анализе. Так что колка дров – это крайне интеллектуальное занятие. И мне оно очень нравилось. Помахав несколько часов топором, я шел обедать. После обеда было свободное время, и я мог читать книгу про исповедь.
