День первый
Дорога от монастыря шла через болота. Грунтовая, насыпная, построенная на пожертвования богатых прихожан, замаливающих грехи девяностых. Они, возможно, как и я, однажды сбежали сюда от своих душевных болей. Сбежали, нашли себя или Бога, а, вернувшись обратно в мир, выделили достаточную сумму, чтобы у каждого желающего появилась возможность добраться до этого глухого места. Когда-то путникам приходилось идти по еле заметной тропинке через болота. Сейчас через эти непроходимые топи и вечно гниющий лес вела более-менее сносная грунтовка, по которой возможно было проехать на легковом автомобиле.
Я застегнул куртку до самого верха, натянул поглубже капюшон и зашагал от монастыря. После нескольких часов очень больного тревожного сна мне хотелось пройтись, побыть одному, так, чтобы никто не мешал разобраться в себе. Время было около трех дня. Я так ничего и не ел. В голове был некий барьер, мешавший мне пойти вместе со всеми в трапезную и подкрепиться монашеской едой. К тому же постоянное бурчание в животе меня мало беспокоило. Гораздо больше меня интересовал ответ на вопрос, почему я здесь. Но ответ пока не находился. Я просто скрылся, убежал. От самого себя и проблем. От груза потерь, накопленных за тридцать лет какой-то пустой жизни. От ошибок, совершаемых раз за разом, комом катящихся за мной, грозящих раздавить меня в лепешку, стоит мне только остановить свой бег. От долгов, от очередной денежной катастрофы, как мне казалось тогда, раздавившей мою волю и мое эго навсегда. Я нигде не мог укрыться от всего этого. Но мне показалось, что здесь, за стенами монастыря, я хотя бы дам себе передышку.
Я не сообщил никому, куда еду. Даже жене. Хотя кому сообщать… С женой мы уже практически развелись, и то, что осталось между нами, было лишь осколками наших общих мечтаний и надежд. Разрушенных надежд. Я просто купил билет на поезд, доехал до Пскова, и дальше – на «попутке» и пешком по этой грунтовке. Как идти, я посмотрел в интернете. Про монастырь этот я знал давно. И даже пару раз думал сюда съездить. Только все не понимал – зачем. А тут как-то вся картинка сложилась, и одним похмельным утром, когда из зеркала на меня посмотрел особенно неприятный, жалкий, слабый, но все же родной персонаж, я вдруг спросил себя, ну как так? Где эта грань, эта черта, когда вдруг из меня, такого чудесного когда-то мальчика, такого тонкого, храброго, ранимого, мечтательного, светлого, черт побери, выросло это дерьмо? Слабое, безвольное, ноющее, раздавленное и безнадежное. Этот вопрос застрял у меня в горле, и я молча собрал вещи и побрел на вокзал.
Года два назад я последний раз был в церкви. Мы с женой заезжали в церковь Николая Угодника на Новокузнецкой. Тихая, светлая, не пропитанная духом коммерции, как многие другие, эта церквушка была нам очень близка, и жена часто посещала ее. Изредка к ней присоединялся и я. Заходил внутрь. Ставил свечки к нескольким иконам, которые казались мне «своими», стоял, слушал томную церковную тишину, или, если шла служба, красивые голоса служителей. Однажды один из священников, проходя мимо меня, почему-то сказал: «Всех по-разному Бог призывает к себе. Для большинства людей нет другого пути, кроме как через страдания. Лишь когда совсем плохо, люди идут к Богу». Неужели даже тогда, когда я был на вершине своего надуманного успеха, он разглядел на моем лице печать страдания? Или, может, заглянул в мое будущее… Или ему с первого взгляда было понятно, что кроется за всем эти моим спокойным благополучием, застывшим восковой маской на лице…
