Мэри отвечала «да» или «нет» на вопросы дяди Джосса, пила свой чай, исподтишка наблюдая за ним, переводя взгляд со стоявшей перед ним полной тарелки на его длинные крепкие пальцы, пугающие своей силой и ловкостью.
Прошло две недели. Субботние разгулы не повторялись. Может быть, хозяин и его соучастники, довольные своей последней добычей, решили немного передохнуть. Мэри больше не слышала фургонов. Несмотря на то что она теперь спала крепко, стук колес наверняка разбудил бы ее. Дядя Джосс, судя по всему, не возражал против ее прогулок по степи. Мэри с каждым днем лучше узнавала окружающую местность. Ей то и дело попадались новые, не замеченные раньше тропинки, которые вели на взгорье и в конечном итоге приводили к торам. Мэри научилась обходить сочную травку с пушистыми метелками, которая как будто манила подойти поближе, а на самом деле прикрывала коварную трясину.
Несмотря на одиночество, Мэри не чувствовала себя особенно несчастной. Прогулки по степи в сгущающихся сумерках, по крайней мере, укрепляли ее здоровье и помогали немного развеять уныние долгих темных вечеров в «Ямайке», когда тетя Пейшенс сидела, сложив руки на коленях и уставившись на огонь в очаге, а Джосс Мерлин закрывался в баре или уезжал верхом в неизвестном направлении.
Общаться здесь было не с кем. Никто не приходил в трактир поесть или отдохнуть. Кучер дилижанса сказал правду: дилижансы и почтовые кареты больше не останавливались у трактира. Дважды в неделю, стоя во дворе, Мэри видела, как они проезжают мимо, грохоча вниз по склону, и поднимаются на следующий холм, к Пяти дорогам, ни на минуту не замедляя хода и не останавливаясь перевести дух. Один раз Мэри узнала «своего» кучера и замахала ему рукой, но он не обратил на нее внимания и только сильнее хлестнул лошадей. Мэри с каким-то безнадежным чувством вдруг поняла, что люди, должно быть, равняют ее с дядей Джоссом. Даже если бы она добралась до Бодмина или Лонстона, с ней никто не захочет разговаривать, все двери будут для нее закрыты.
Временами будущее представлялось девушке очень мрачным, тем более что тетя Пейшенс с ней практически не разговаривала. Правда, иногда она брала Мэри за руку и говорила, как рада, что та поселилась у них, но по большей части бедная женщина жила словно во сне, машинально возилась по хозяйству и почти все время молчала. А когда заговаривала, то в основном это были бессмысленные излияния на тему, каким большим человеком мог бы стать ее муж, если бы его не преследовали ужасные неудачи. Нормально общаться с нею было просто невозможно. Мэри старалась не огорчать тетю, разговаривала с ней как с ребенком. Все это действовало на нервы и требовало огромного терпения.
Поэтому Мэри пребывала в самом раздраженном состоянии в один дождливый и ветреный день, когда нельзя было идти гулять, и она решила вымыть длинный каменный коридор, идущий в задней части дома по всей его ширине. Возможно, тяжелая работа полезна для укрепления мускулатуры, но она отнюдь не улучшила настроения девушки. Дойдя до конца коридора, Мэри уже всей душой ненавидела «Ямайку» и ее обитателей. Еще чуть-чуть – и она выбежала бы в огород за кухней, где трудился, не обращая внимания на дождь, ее дядя, и выплеснула бы ведро с грязной мыльной водой прямо ему в лицо. Но когда Мэри взглянула на тетю Пейшенс, которая, согнувшись над очагом, ворошила палкой тлеющий торф, у девушки опустились руки. Она уже собралась приняться за каменный пол в прихожей, как вдруг со двора донесся стук копыт, и в следующую минуту кто-то громко постучал в закрытую дверь бара.
