Трактир жизни - страница 3
Упившись чарами луны зеленолицей,
Менады белою мятутся вереницей,
И десять реет их по клавишам мечты.
Но, изумрудами запястий залитая,
Меня волнует дев мучительная стая:
Кристально чистые так бешено горды.
И я порвать хочу серебряные звенья…
Но нет разлуки нам, ни мира, ни забвенья,
И режут сердце мне их узкие следы…
Еще один
И пылок был, и грозен День,
И в знамя верил голубое,
Но ночь пришла, и нежно тень
Берет усталого без боя.
Как мало их! Еще один
В лучах слабеющей Надежды
Уходит гордый паладин:
От золотой его одежды
Осталась бурая кайма
Да горький чад… воспоминанья
. . . . . . . . . . . . .
Как обгорелого письма
Неповторимое признанье.
1903
С четырех сторон чаши
Нежным баловнем мамаши
То большиться, то шалить…
И рассеянно из чаши
Пену пить, а влагу лить…
Сил и дней гордясь избытком,
Мимоходом, на лету
Хмельно-розовым напитком
Усыплять свою мечту.
Увидав, что невозможно
Ни вернуться, ни забыть…
Пить поспешно, пить тревожно,
Рядом с сыном, может быть,
Под наплывом лет согнуться,
Но, забыв и вкус вина…
По привычке все тянуться
К чаше, выпитой до дна.
Villa Nazionale[6]
Смычка заслушавшись, тоскливо
Волна горит, а луч померк, –
И в тени душные залива
Вот-вот ворвется фейерверк.
Но в мутном чаяньи испуга,
В истоме прерванного сна,
Не угадать Царице юга
Тот миг шальной, когда она
Развяжет, разоймет, расщиплет
Золотоцветный свой букет,
И звезды робкие рассыплет
Огнями дерзкими ракет.
Опять в дороге
Когда высоко под дугою
Звенело солнце для меня,
Я жил унылою мечтою,
Минуты светлые гоня…
Они пугливо отлетали,
Но вот прибился мой звонок:
И где же вы, златые дали?
В тумане – юг, погас восток…
А там стена, к закату ближе,
Такая страшная на взгляд…
Она всё выше… Мы всё ниже…
«Постой-ка, дядя!» – «Не велят».
На воде
То луга ли, скажи, облака ли, вода ль
Околдована желтой луною;
Серебристая гладь, серебристая даль
Надо мной, предо мною, за мною…
Ни о чем не жалеть… Ничего не желать…
Только б маска колдуньи светилась
Да клубком ее сказка катилась
В серебристую даль, на сребристую гладь.
1900
Конец осенней сказки
Сонет
Неустанно ночи длинной
Сказка черная лилась,
И багровый над долиной
Загорелся поздно глаз;
Видит: радуг паутина
Почернела, порвалась,
В малахиты только тина
Пышно так разубралась.
Видит: пар белесоватый
И ползет, и вьется ватой,
Да из черного куста
Там и сям сочатся грозди
И краснеют… точно гвозди
После снятого Христа.
Утро
Эта ночь бесконечна была,
Я не смел, я боялся уснуть:
Два мучительно-черных крыла
Тяжело мне ложились на грудь.
На призывы ж тех крыльев в ответ
Трепетал, замирая, птенец,
И не знал я, придет ли рассвет
Или это уж полный конец…
О, смелее… Кошмар позади,
Его страшное царство прошло;
Вещих птиц на груди и в груди
Отшумело до завтра крыло…
Облака еще плачут, гудя,
Но светлеет и нехотя тень,
И банальный, за сетью дождя,
Улыбнуться попробовал День.
Ванька-ключник в тюрьме
Крутясь-мутясь да сбилися
Желты пески с волной,
Часочек мы любилися,
Да с мужнею женой.
Ой, цветики садовые,
Да некому полить!
Ой, прянички медовые
Да с кем же вас делить?
А уж на что уважены:
Проси – не улечу,
У стеночки посажены,
Да не плечо к плечу.
Цепочечку позванивать
Продели у ноги,
Позванивать, подманивать:
«А ну-тка убеги!»
А мимо птицей мычется
Злодей – моя тоска…
Такая-то добытчица;
Да не найти крюка?!
Свечка гаснет
В темном пламени свечи
Зароившись, как живые,
Мигом гибнут огневые
Брызги в трепетной ночи,
Но с мольбою голубые
Долго теплятся лучи
В темном пламени свечи.
Эх, заснуть бы спозаранья,
Похожие книги
«Результаты пятидесяти пяти лет поэтической деятельности Аполлона Николаевича Майкова были тщательно просмотрены, классифицированы и профильтрованы самим поэтом в 1893 г., в шестом издании его сочинений. Их набралось на три небольших, но компактных тома, что составляет в сумме около 1500 страниц малого формата, причем я не считаю рассказов по русской истории, как стоящих особо. Издание, где поэт является собственным редактором и критиком, имеет с
Иннокентий Анненский – самый значительный, но и самый трогательный поэт на изломе XIX и XX веков. «Он шел одновременно по стольким дорогам! Он нес в себе столько нового, что все новаторы оказались ему сродни…» – сказала о нем Анна Ахматова. Тому, кто хочет по-настоящему почувствовать русский «серебрянный век», кто хочет пройти с «царем сумрачной долины» по дорогам и тропкам поэзии – от «трактира жизни» до восхождения над мирами, – предназначается
Иннокентий Федорович Анненский называл себя «сыном больного поколения», скептическое настроение рубежа веков повлияло на умонастроения поэта, и его творчество проникнуто духом сокрушения ложных кумиров, не оправдавших себя святынь. Критический разум стал в его лирике единственнымсудьей происходящего. Этот разум хотел узнать точную меру способности современного человека к любви. Литературное влияние Анненского на возникшие вслед за символизмом теч
«Жасминовые тирсы наших первых менад примахались быстро. Они давно уже опущены и – по всей линии. Отошли и иноземные уставщики оргий. Один Малларме – умер, и теперь имя его, почти классическое, никого уже не пугает. А другой – Маврикий Метерлинк – успел за это время обзавестись собственной «Монной Ванной», и стилизаторы «Синей птицы» уже не вернут нам его нежных лирных касаний. Три люстра едва прошло с первого московского игрища, а как далеко зву
Слово «самурай» – синоним отважного воина, сражающегося за высокие идеалы и ставящего честь выше своей жизни. Влияние самурайского военного сословия, долгое время первенствующего в Японии, способствовало превращению всего японского народа в «нацию самураев». Новая книга Вольфганга Акунова выходит в серии «Документы и материалы древней и новой истории Суверенного военного ордена Иерусалимского Храма», ибо самурайство – японский аналог христианског
Фитц уверен, что его дочь уже не вернуть, и мечтает лишь о мести. Ему еще только предстоит узнать, что она жива. Даже ее похитители не догадываются, какая судьба ей уготована, но Би никогда не сдается. Ее везут в Клеррес, обитель Слуг, и туда же стремятся Фитц и его спутники. И когда все пути сойдутся на загадочном Белом острове, тайное станет явным и пророчества сбудутся. Но чем обернется это путешествие для Фитца и Шута?