Атмосфера в зале сгустилась, стал вязкой, насыщенной чем—то неуловимо чуждым, не принадлежащим этому миру. Свет, дрожащий в нишах стен, сопротивлялся невидимой силе, теряя свою плотность, словно его вытягивало что—то из—за пределов реальности. Тени, отбрасываемые редкими источниками освещения, начали удлиняться, сплетаться между собой, создавая иллюзию, что сама темнота начинала шевелиться.
Зеркон стоял неподвижно, позволив этой аномалии разрастись, впитать напряжение, разлитое в воздухе. Его зеркальная маска холодно отражала пространство, искажая присутствующих, вытягивая их силуэты, лишая их привычных очертаний. В этом отражении Раймонд видел себя стариком, покрытым трещинами, из-за которых его тело вот—вот осыплется прахом. Симеон был растянутым, его черты менялись с каждым мгновением, превращаясь то в безликую тень, то в выцветшее пятно. Аурелиус вообще не видел себя в отражении – там, где он должен был быть, зияла пустота.
– Я служу высшей воле Лифтаскара, – голос Зеркона прорезал воздух, и заполнил пространство гулким эхом, будто он говорил не через рот, а сквозь саму ткань мира. Его слова не звучали – они давили, проникая в сознание, отзываясь глухим вибрационным откликом в костях. – Демоницы потеряли одну из своих. Им нужна новая владычица.
Эти слова прозвучали как свершившийся факт, как закон, который невозможно оспорить. Они не предполагали споров, не требовали объяснений – лишь принятия неизбежного.
Аурелиус, который до этого момента сохранял безмятежное выражение лица, едва слышно выдохнул, но в этой малейшей ноте дыхания скользнуло нечто похожее на тревогу.
– Значит, всё это… это не просто случайность, – его голос, обычно холодный, как камень, был другим, будто он сам не верил в то, что говорил.
Симеон не двинулся, но его глаза пристально изучали фигуру Зеркона. Он видел в нём не только посланника, но и знак, предвестие чего—то, что пока ещё не проявилось в полной мере. Цифры, схемы, расчёты, которыми он привык оперировать, внезапно стали бессмысленными. Всё, что он мог сделать сейчас – наблюдать, искать логику в хаосе.
– Почему именно сейчас? – спросил он, произнося каждое слово медленно, обдуманно.
Зеркон не ответил сразу. Он сделал несколько шагов вперёд, но в этих движениях не было привычной человеческой походки. Он парил, скользил, будто его ноги не касались земли, а были лишь формальностью, имитацией привычных законов мира. Даже воздух, который должен был сдвигаться от его приближения, оставался недвижимым, как если бы он существовал в ином потоке времени.
– Лифтаскар не может позволить себе хаос, – произнёс он твёрдо, с той неизбежностью, которая свойственна законам природы, катастрофам и разрушениям, которые невозможно предотвратить. – Сбежавший демон хочет уничтожить всех потенциальных будущих его жителей на Земле.
Раймонд сжал пальцы на подлокотнике кресла. Он уже понимал, насколько ситуация серьёзна, но теперь это стало чем—то большим, чем просто борьба за власть.
– То есть он хочет разорвать связь между Лифтаскаром и этим миром? – его голос прозвучал резче, чем он планировал, но с холодной чёткостью, в которой не было места эмоциям.
Зеркон замер. На долю секунды даже его одеяние перестало двигаться, словно фигура застыла во времени. Затем, медленно, подтверждая неизбежное, он кивнул.
– Да. И вы все теперь – его цели.
Эти слова прокатились по залу, как глухой раскат грома перед бурей. Тишина, наступившая после, была глубже любой паузы: она наполняла собой всё пространство, делая воздух вязким, давящим, тяжёлым.
