– Ладно, согласен. Так что там с дочкой Жукова?
– Кстати, вовсе не дочка – падчерица. Отец живёт в Москве.
– Интересно. Ну, так рассказывай, не тяни.
– Да, забыл сказать, они с Ольгой одноклассницы.
– Здорово. Так ты честно скажи, это соблазнение девушки или вербовка агента? – спросил, смеясь, Валера.
– Не знаю, – серьёзно ответил Борис.
Затем он рассказал другу всё. В красках и подробностях.
– Молодец, всё правильно сделал, не переживай. Но есть один подводный камень. Это её мать. Она типичная стерва. Или помешает вашим отношениям, или попробует сделать тебя зятем. В последнем случае может действовать через Первого секретаря или даже через Хозяина.
– Ну, не родилась ещё баба, которая сделает меня зятем, – засмеялся Борис.
– Неплохо. Получается, что твоя тёща будет тебя минимум на двадцать лет моложе, а жена на сорок. Я тебя предупредил. Держи меня в курсе.
Марина позвонила через неделю. Эту неделю Борис не скучал. Он впервые получил серьёзную информацию и завёл дело оперативной проверки с окраской[1] «Измена Родине в форме шпионажа». Наличие такого дела укрепило его позиции в управлении. Информацию дал завербованный недавно Борисом агент «Колба» – молодой инженер, недавний выпускник МВТУ им. Баумана, чей коллега, а в прошлом сокурсник, Рытвинский, скрытно делал выписки из совершенно секретных документов в личный блокнот. Тот же «Колба» сообщил, что сестра Рытвинского якобы ранее встречалась с англичанином и мечтала выйти за него замуж. Морально-нравственные качества Рытвинского были сомнительны. Всё советское вызывало в нём негативную реакцию. Борис направил запрос в Москву в отношении сестры Рытвинского и её жениха-англичанина. Если англичанин – сотрудник спецслужб, начнётся официальная разработка объекта, и Борису разрешат организовать проведение оперативно-технических мероприятий на работе и в квартире у Рытвинского. Если эти мероприятия подтвердят подозрения, что Рытвинский собирает секретную информацию и связан с английской разведкой, будет заведено уголовное дело. Это высший пилотаж для контрразведчика и прямой путь для возвращения в Москву.
– Привет! Ты ведёшь себя по-свински. Совратил и бросил.
– Ну что ты выдумываешь. Я переживаю, ночами не сплю… – Хватит врать. Я сейчас приду.
Через десять минут она влетела в его холостяцкое логово и, чмокнув в щёку, весело объявила:
– Я разрешаю тебе выпить. Радуйся, алкоголик!
На лице Марины была нарисована иронически-презрительная ухмылка, впрочем, беззлобная.
– Отчего такая щедрость, такая широта души? Разве я заслужил?
– Нет, но нетрезвый ты лучше. Хоть синяки не остаются. – и она показала жёлтые пятна на внутренней стороне рук.
– Бедная ты моя! Прости, прости…
Борис ласково обнял девушку, и она впервые ответила на его поцелуй.
«Что потом началось, не опишешь в словах…», – именно эта строчка из Высоцкого пришла Борису в голову в первую очередь, когда он описывал события того вечера Грачу. Марина не признавала секс в общепринятом смысле. В сексе могли участвовать любые части её тела, кроме влагалища. Для Марины последнее было так же противоестественно, как для нормальной девушки использовать для достижения оргазма ушные раковины или ноздри. При этом её раздражала любая активность партнера. Она делала только то, что хотела делать. Главным инструментом в сексе у неё был язык. С каждой встречей её экзерсисы становились всё изощрённей. Борис вначале пытался навязать свою волю, своё классическое понимание процесса. В такие моменты она резко остывала и теряла интерес к сексу. Вскоре Борис сдался и полностью подчинился изобретательной партнерше. Однажды она превзошла себя. Это произошло много позднее, когда разлучённые на долгих два года, они наконец встретились и бросились друг другу в объятия в номере гостиницы в Москве. В процессе затейливых акробатических секс-этюдов Маринка ухитрилась использовать свой язык таким экстравагантным способом, что с этого момента шокированный Борис предпочёл перевести их дальнейшие отношения в чисто платонические.
