– Не сплю.
– Скажу имя, скажу! Тебе не жалко. Считай, что уже почти родственники. По почке. А потом, что изменится? Гуреев уже не слышит. Ты тоже никому теперь не расскажешь. Слушай, Нефёдов…
* * *
Хорошо знакомый нам кабинет главного врача. Те же под старину отделанные бронзой часы да рамки с грамотами и фотографиями по стенам. Та же тяжелая хрустальная люстра и широчайшая телевизионная панель. Тот же плакат с золочеными буквами клятвы Гиппократа. Так же приветливо улыбается с портрета районный мэр Кручилин. Всё без изменений. Всё, как и было подробно описано в начале нашего повествования. И лишь пара электронных вещиц на полированной столешнице добавилась к интерьеру Лисинского кабинета. Это пластмассовый динамик, напоминающий отживший свой век домашний репродуктор, и серый допотопный монитор с небольшим тускло светящимся экраном. Именно на экране и сосредоточен взгляд хозяина кабинета Степана Андреевича Лисина. В кабинете тишина, нарушаемая лишь шагами райздравовского чиновника. Уже в который раз Бубукин ходит из угла в угол, постоянно кидая нервный взор то на Лисина, то на монитор.
– И правда, Степан Андреевич, сходил бы в операционную, узнал, как там дела. А то мне тревожно как-то. – Прервав, наконец, ходьбу, Бубукин останавливается около сидящего в кресле главврача.
– Не пойду. Кольцова сейчас злить нельзя. Берите, Пётр Михайлович, стул. По монитору всё прекрасно увидим.
– Ты думаешь, мы тут с тобой чего-нибудь поймём? – Бубукин придвигает к монитору стул и садится рядом с Лисиным. – Я сангиг окончил, ты стоматолог, насколько я помню.
– Ничего, Пётр Михайлович, не боги горшки… Вон, видите, – Лисин тыкает пальцем в центр экрана, – видите, обломок ребра. Вон как глубоко сидит. Видите?
– Нет, не вижу. – Бубукин надевает очки и вплотную придвигается к монитору.
В этот момент в кабинете гаснет свет. Погружается во мрак больничный двор, чернеют окна соседних зданий. Правда, темнота длится не более трёх секунд. Столь же внезапно ряды ламп роскошной Лисинской люстры на мгновение неестественно ярко вспыхивают и затем, уже надолго, гаснут вновь.
– Нам только этого не хватало для полного счастья, – Лисин откровенно напуган.
– Аварийный генератор у тебя хоть есть? – Бубукин взволнован не менее главврача.
– Есть. Но, если откровенно, то сейчас он на даче. Там тоже часто перебои случаются…
– С совестью у тебя перебои. Частые. Где еще генератор поблизости может быть? Думай, Лисин!
– Есть только в роддоме напротив. Но там я не властен. Да включат сейчас, Пётр Михайлович! Не переживайте. У нас так часто бывает.
Как бы в подтверждение слов главврача люстра вновь оживает, но на этот раз лампы светят вполнакала.
– Сделайте же что-нибудь, – раздаётся из динамика рядом с монитором злой голос Кольцова. – Аппаратура на пределе. Мониторы еле теплятся. Лисин, где вы там? Вы главврач или утка палатная?
– Так, это я уже где-то слышал, – шепчет Лисин, тупо уставившись на Бубукина. Затем громко добавляет: – Сейчас что-нибудь придумаем.
– Так думайте, если ещё не отвыкли. И побыстрее, – гремит раздражённым голосом Кольцова динамик. – У меня показатели не читаются. Я на глазок работать не обучен. – Кольцов замолкает. Из динамика слышны лишь хриплые звуки кардиографа. Сердце Нефёдова бьётся неровно и редко.
Бубукин, не отрываясь, с упрямой надеждой смотрит на тусклую люстру. Затем, удручённо махнув рукой, лезет в карман за мобильником. Набирает номер.
