– Я пришла к вам сама не знаю зачем. Я даже не считаю, что вы способны мне чем-то помочь, – начала Катя.
– Продолжайте. – Врач ответил ей размеренно, он процеживал каждый слог, старался быть мягким.
– У меня случилось горе. Младший сын умер. Утонул. Так нелепо вышло. Он очень любил фотографировать и… и…
– Налить вам воды? – предложил психолог.
– Да, налейте.
Психолог откупорил литровую бутылку и налил воду в стакан. Он поставил наполненный стакан на стол и аккуратно придвинул его ближе к Кате.
Пока она делала стремительные глотки, он заговорил:
– Потеря ребенка – это огромный стресс. Как бы банально это ни звучало. Какие у вас отношения с членами семьи?
– В том-то и дело. Понимаете, я не чувствую горя. – Катя подняла глаза и посмотрела на психолога. – Я даже в каком-то смысле испытала облегчение. Семейная жизнь давно тяготит меня. – Она вздохнула. – Мой муж – слабый, зацикленный на неудачах человек. Мой старший сын ведет себя как неживой. Я чувствую, что с этой семьей не смогу ничего достичь. Они сдерживают меня поводком или черт знает чем!
Психолог покачал головой.
– Вы хотите сказать, что не смерть сына заставила вас обратиться ко мне?
– Да. Хотя всем вокруг я говорю, что мне плохо именно поэтому. Я любила своего сына, но я не смогла бы так жить, я бы ушла от них. Меня бесит эта жизнь в замкнутом круге. У меня такое чувство, словно я задыхаюсь в тесной-тесной комнате, где нет окна, где дверь прибита замертво метровыми гвоздями.
– И как давно вы это ощущаете? – Психолог сделал пометку в маленьком блокноте.
– Сложно сказать. – Катя задумалась. – Это длится несколько лет. Я выходила замуж, по сути, чтобы отделаться от родителей. Моя мать уехала за границу, отец бухал и вел себя хуже зверя. – Она поднесла к лицу платок. – Оказалось, что одну клетку я променяла на другую. Я больше не уважаю своего мужа, я ненавижу наш брак, я не испытывала к своим детям той любви, которую должна была бы испытывать.
– Что мешает вам развестись с вашим супругом? – Голос психолога становился настойчивым. – Старший сын мог бы остаться с ним?
– Думаю, что да. Хоть они не особо ладят, но так было бы лучше для всех. – Катя высморкалась в платок. – Я не могу развестись, не могу. Я знаю, что меня потом всю жизнь будет преследовать обида за то, что я рано сдалась.
Психолог искренне удивился.
– Но вы несчастны сейчас. Разве вы не будете жалеть, если все останется по-прежнему?
– Может, и буду. Но зато у меня не будет повода упрекнуть себя в слабости. Я максималистка. – Катя выпрямилась в кресле.
– Это похоже на болезненный максимализм, – ответил психолог и провел рукой по усам.
– Вы не понимаете, – не унималась Катя. – Вы ничего не понимаете. Без этого максимализма я – никто. Пустое место. Я не смогу видеть себя пустым место, не смогу предать себя. Я не знаю, что мне делать, и очевидно, что вы тоже этого не знаете. – Она поднялась на ноги. – Боже, зачем я сюда пришла? Зачем все это рассказала?
– Потому что вы нуждаетесь в помощи, но в то же самое время вы этой помощи боитесь, – сказал психолог, барабаня пальцами по столу. – Вы не хотите, чтобы вам кто-то помогал, а хотите дойти до решения самостоятельно. У меня уже бывали подобные случаи. – Он положил руки на стол. – Были пациенты, которые отвергали всякую помощь. И в то же время они этой помощи искали. Вот такой вот диссонанс…
Кате было душно в этом помещении, она невнимательно следила за ходом мысли психолога. Ей хотелось, чтобы он поскорее закончил свою тираду, тогда она извинится и уйдет. Находиться здесь – невозможно. От этого сводит все внутренности. Мысль врача растекалась, как растаявшее масло, и Катя ощущала себя перепачканной этим маслом. Хотелось выть от всего происходящего.
