Дима взглянул на меня почти трезвым взором.
– А конец у вашей сказки будет счастливый, Владимир Петрович?
Я поднял глаза к итальянскому подвесному потолку с копиями фресок Микельанджело Буанаротти. Фрески изображали Страшный Суд.
– Вот этого, братцы, не знаю. Не от меня зависит. И даже не от президента. Только от него, – я кивнул на фрески.
– З-звучит песс-симис… – заметил Дима. – Как-то так звучит.
– От хорошей жизни еврея на небеса не позовут. Что, Владимир Петрович, здорово припекло?
– Будь здоров.
– Всеобщий конец наступает?
– Всего лишь общий, – бодро заверил я.
– Вот этого не надо, – сказал Дима. – Не надо общего конца, Владимир Петрович. Давно установлено, что каждому достаточно своего. Максимум – одного на двоих. Пардон, Алиса Георгиевна.
– Видимо, вы еще не успели привыкнуть к перемене общества, – снисходительно сказала АиЗ. – Неожиданно получилось.
Дима поморщился.
– Вряд ли смогу перевоспитаться, ваше величество.
– Почему? Вы же сумели бросить наркотики.
Дима закашлялся.
– Кажется, я могу идти? – спросил Терентьев.
– Ступайте, голубчик, ступайте, – милостиво позволил Фима, роясь в звездно-полосатой авоське. – Уморились, небось, нас задерживаючи… Царь Соломон, да где же мои очки? Неужели опять в холодильнике?
– Давно ты в тю-тюрьму не собирался, – добрым голосом сказал Дима.
Фима немедленно побагровел.
– Эта шутка надоела мне лет пятнадцать назад!
– У вас минус три слева и минус два с половиной справа? – спросила АиЗ.
Все уставились на нее. Фима покрутил головой, будто ему расстегнутый воротничок жал. Да и мне жутковато стало.
* * *
На втором этаже оба уткнулись в экраны. В курс дела вошли быстро.
– Ой, мама родная…
– И папа тоже.
– Да-а. Испуганный крантец корячится. В конце короткого туннеля. Владимир Петрович! Что ж вы так…
– Как?
– У-упругим дрыном, да по бритой тонзуре… Прямо как на дико-дискотеке в Сыктывкаре, честное слово.
Я усмехнулся.
– Ну, теперь-то вы на меня не в обиде?
– Да я как-то сразу почуял, что на вас обижаться – грех. А теперь вот вижу, что по-почитать вас надо, игемон.
– Разве можно обижаться на спасателя человечества? – рассеянно согласился Фима. – Второго после Христа.
Он снял очки и протер глаза.
– Димк, давай-ка, увеличь зверушку максимально. И пропусти сквозь фильтры.
– Эй, эй, – сказал я. – Полюбовались – и будет. Рассчитывайте последствия. Именно для этого вас наняли.
– А какой у нас доступ?
– К любому банку информации, находящемуся во власти президента России.
Гангстеры двух непростых народов ухмыльнулись одинаково.
– Годится. На первый случай. Вы уж не обижайтесь, Владимир Петрович.
– Обижаться на вас бесполезно. От меня что-нибудь нужно?
– Нужно знать некоторые исходные папа-параметры, отче вы наш. Вот, к примеру, какова скорость астероида?
– Относительно Земли – около тридцати четырех километров в секунду.
– Диаметр?
– Никто не знает. До трех километров. Возьмите в среднем… ну, полтора, что ли.
– Лучше три, – здравомысленно поправил Фима. – Запас никогда не повредит.
– Три так три. Вам теперь виднее.
– А масса?
– Вообще неизвестна. Пусть будет… мм, среднеастероидная.
– Надо бы знать точнее, – кислым тоном сказал Фима.
– Попытаюсь, но результат получим нескоро.
– Попытайтесь, голубчик Владимир Петрович. Попытайтесь, красно солнышко…
– Не поминай всуе! – с внезапной яростью оборвал Дима.
– Что не поминать?
– Ярило.
– Почему?
– Мне кажется, не стоит.
Фима озадаченно пожал плечами. Потом он мне поведал, что у Димки бывают страшные озарения. После исцеления от наркозависимости.
