Чайников принялся читать рукопись, но это ему, откровенно говоря, плохо удавалось. После пережитого волнения общая нить каким-то непостижим образом ускользала, хотя и чувствовалась профессиональная гладкость письма, осязаемость описания, не очень броский, но отчетливо ощутимый колорит деталей.
Дальнейшее чтение Чайников вынужден был отложить. Он все еще чувствовал себя, что называется, не в своей тарелке и понимал, что рукопись сейчас ему не одолеть.
Когда работа не ладится, когда из рук все валится, именно в это время и охватывает жажда действовать, что-то предпринять, в чем-то найти разрядку. Но что именно следовало в данную минуту предпринять, Аскольд как-то не мог сообразить и потому действовал почти неосознанно. Зачем-то вдруг взял и позвонил домой, спросил совершенно по-дурацки жену:
– Мусенька, ты как сегодня?
– Что как? – не поняла жена.
– Ну, вообще…
– Что вообще? – раздражаясь, переспросила жена. Но в ответ услышала лишь взволнованное сопение и, чуть послушав это сопение, спросила: – Уж не хватанул ли ты с кем с утра? Умоляю тебя, Аскольд, не скатись к прежнему. Умоляю!
Конец ознакомительного фрагмента.
