Ещё двое стояли с опущенными пустыми руками, а легко определяемый вожак щёлкнул складным ножом. Сталь блеснула холодом.
Вскрытие началось на лежащей вдоль туловища руке. Острие чётко и скупо взрезало бинты на запястье.
Радоваться или бояться, что пришедший так легко орудует небольшим ножиком? Больная спала дальше, не реагируя.
Брюнет, не изменившись в лице, бестрепетно и легко отщипнул кончиком ножа сантиметр желеистой материи из-под бинтов, перехватил рукоять длинными сильными пальцами и покрутил у самого лица, как винную пробку на дегустации. От ножа пошёл стойкий горьковатый запах. Мужчина откровенно принюхался.
– Цжуанг переборщил, – тихо сказал он, ни к кому не обращаясь. – Не меньше двенадцати унций противорубцовой мази. Она вся расквасилась…
Мужчина с планшеткой испортил благодушное выражение своего лица брезгливо поджав губы. Он этично тронул брюнета пальцем, коснувшись лишь ткани чёрного рубашечного рукава:
– Это фатально?
– Неет, – брюнет коротко, но медленно обернулся, показывая снисхождение к его неосведомлённости. – Для лечения это подходит. Для расследования – нет.
Желе с ножа с ускорением полетело на пол. Один из до сих пор молчащих услужливо поднёс руку без зажигалки. Брюнет принял любезность кивком. Окунул острие в пламя, повернул, подержал. Пустая рука вернулась на прежнее место за спину. Нож зашуровал в районе бедра, деловито, словно разделывал тушку.
– Здесь остались следы, – брюнет пригласительно махнул ножом. Мужчина с планшеткой послушно приблизился. – Вот здесь. Это не только ожог. Здесь рассечено, здесь параллельное рассечение… вот это… – он опять сковырнул что-то кончиком, поднимая к глазам, – частицы камня.
– Я ничего не вижу.
От брюнета повеяло снисходительным превосходством. Мужчина с планшеткой ничуть не обиделся.
– Значит, камень, то есть, Земля и Огонь?
– Огонь был произведён трением о Воздух, – уверенно добавил брюнет. – И тридцать первого там шёл дождь. Иначе Огонь распространился бы.
– И начался бы пожар.
– И мы бы знали, где это произошло, – не одобрил оптимистичного тона брюнет. – Выжившая жертва не многое нам даёт. Мы же не рассчитываем, что он придёт её добивать.
Дата неизвестна
Закрытая в фарфоровой банке больная не смогла долго бодрствовать. Может, не она оперировала на сморщенной огнём и некрозом плоти, не она сводила края медицински точных разрезов и сшивала их нитью и хирургической иглой, не она бинтовала голову, шею, грудь, руки и ноги и не она с трудом везла каталку по неровному городскому, а потом вокзальному ландшафту, время от времени нечаянно, но чувствительно стукая колёсами о бордюры. Иногда так устаёшь, когда ничего не делаешь.
Больная провалилась в душный сон. В комнатке, похожей на внутренность супницы, вместо окна имелась отдушина у потолка, куда от силы мог влететь голубь. Ворона бы застряла. Толстые стены копили прохладу, покрытие отражало свет. Больная не знала. Снаружи и через помещения её перевозили под простынёй. Покров отдёрнули только здесь, в маленькой комнате и очень большой праздничной супнице.
На предположения не хватало концентрации, внимание не реагировало на требования здравого смысла, зрение не захватывало объекты, и перед глазами вообще стояла пелена вроде дымки от костра, наевшегося травы. Стены расплывались – то ли близко, то ли далеко, узор на белеющем смещался и плыл. В сложившейся ситуации нервная система не придумала ничего лучше, чем погрузиться в сон.
