Помыла руки, села за стол, мне тут же три котлетки, к ним толченка с маслом, компотик домашний. Рассказываю обо всем, что на работе, что у сестёр, как мама поживает. А сама думаю, как бы про тетушку аккуратно спросить. Наконец, осмелилась.
– Бабуль, – говорю, – а что с тетушкой Софией такое приключилось, как она в пансионате оказалась?
Бабуля глянула на меня недовольно и губы поджала. А потом и вовсе поднялась из-за стола, дела у нее важные оказались. Да знаю, что больная тема, но просто так не спросила бы.
– Бабуль, – тоненьким голосочком тяну, – мне один и тот же кошмар все время снится, теперь уже каждую неделю, а вдруг я тоже в тот пансионат, в соседнюю палату к тете Софии попаду?
Тут моя бабуля замерла. Прислонилась к дверному косяку.
– Да как так, – говорит, – ведь ты… ведь это…
И вижу, что еле на ногах держится моя дорогая. Подскочила, быстренько ее усадила, валокордину накапала. Бабулечка лекарство выпила, а ничего не рассказывает. Тут я и в самом деле перепугалась. Что же это за секреты такие, неужели и правда к тетушке отправлюсь со дня на день?
Накапала себе тоже валокордину, выпила и сижу, носом хлюпаю. Бабуля тут встрепенулась, даже румянец на лицо вернулся.
– Да что же ты, маленькая моя, что же ты выдумываешь себе?
А я еще горше плачу.
– Старик, – рыдаю, – страшный такой, каждую… ночь… снится. Ыыыы.. Выбор, говорит, выбор, а какой выбор? Ыыыы… А потом в огонь, вся горю, больно так, как на самом деле… Ыыыы… Сил моих больше нет, с ума сойду я… ой, бабуля, свихнусь… Ыыыы…
Смотрю, притихла моя дорогая, задумалась. Так и я быстренько слезы вытерла, слушать приготовилась.
– Олечка, кровиночка моя, – говорит бабуля, – знаю я совсем немного, поможет ли тебе это.
Взяла я бабулечку за руку и говорю ласково:
– Родная моя, рассказывай, не томи.
И рассказывает мне бабуля, что есть в нашей семье большая тайна, по женской линии передается, и касается она третьих дочерей. Проклятье третьей дочери. Только сама бабуля толком ничего не знает, потому что ее бабушка когда-то решила, что все это глупости. В те времена революция была, всех правильно жить учили, а всякие такие предрассудки называли пережитком прошлого и боролись нещадно. Младшая сестра той бабушки в первую мировую медсестрой на фронт пошла, там и погибла от вражеской пули, что косвенно подтвердило мысль о надуманности этого проклятья.
– Бабуль, – не удержалась я, – как-то это странно про надуманность. Раз погибла, значит, оно есть и работает.
Сказала, а у самой мураши по коже. Как-то не хочется умирать молодой.
Призадумалась моя бабулечка.
– Так, – говорит, – да не так. Что-то там такое случилось с нашими предками, с тех пор каждая третья дочь должна уходить куда-то. Вроде как замуж, но никто женихов никогда не видел. Наряжали невестой, оставляли в комнате, а наутро уже никого не было.
– Так, может, сбегали? – мелькнула догадка.
– Может и сбегали, – говорит бабуля, – кто бы мне что подробно разъяснил, бабка моя ярой атеисткой была.
– А дальше?
– Дальше родилось у нее три дочери, но пошел мор большой, то ли тиф, то ли холера, много детей умирало, коснулось и ее дочерей.
– Все умерли? – ужаснулась я.
А бабуля посмотрела на меня так странно.
– Да нет, говорит, только старшая.
Тут у меня колесики-шестеренки в голове, конечно, щелкнули: если бы все погибли, бабуля откуда тогда?
– Средняя дочь, это твоя мама получается?
