– Есть здесь джентльмены? – спросила я, вытирая руки. – Кто поможет отнести его в карету?
Несколько мужчин вызвались помочь, а я была им благодарна до слез. Обычно пациентов несли мы. А тут вон как подфартило!
– Осторожней! – просила я, когда носилки укладывали в карету.
– Трогай! – крикнула я, видя, как одна из сестричек зажимает рану полотенцем.
Мы влетели в ворота поместья, на фасаде которого красовался огромный красный крест. Нам навстречу уже бежали с каталкой, которую я заказала у мастера. У нас их было пока что три. На большее, извините, денег не хватило. Мы закатили пациента в операционную, которая некогда была моей прачечной.
Ножницы в руках медсестер кромсали нищую одежду, а я мыла руки и занималась раной.
– Готово, – выдохнула я, бросая окровавленную иголку с обрывком нитки в тазик. – Укрепляющее зелье. Три ложки через каждые два часа. И кровоостанавливающую повязку менять каждый час.
– Да, – кивнули медсестры, а я вышла в коридор, устало пошатываясь.
– Генерал уже ушел? – спросила я у дежурной.
– Нет, – помотала она головой, а я решила заглянуть в палату. – Он попросил у меня стул. Я дала ему стул из приемной! Понимаете, я не могла отказать…
– Это еще почему? – удивилась я.
– Ну это же… Это же генерал! Он же герой! Он защищал наши границы, когда к нам вторглись…, – прошептала дежурная, искренне недоумевая, как можно отказать генералу.
– Все-все-все! – затрясла я головой. – Не надо мне подробностей. У меня и так голова чугунная.
– Вы бы поспали, – участливо предложила Аэлита.
– Обязательно, – усмехнулась я.
Меня нервировало присутствие посторонних в те часы, когда это явно не предусмотрено.
Надо же! Еще проблему подвезли. Как выпроводить генерала из больницы?
– Простите, – послышался такой же уставший голос дежурной. – Но вам и правда стоит поспать хоть часик.
– Ладно, – смягчилась я, понимая, что сон вопросительно смотрит на меня, мол, ну когда?
Надо бы часочек вздремнуть. Иначе я усну прямо в карете! Или того хуже! Во время операции.
Осторожно приоткрыв дверь в палату моей Белоснежки, я увидела страшную картину.
Генерал был в гневе. Его голос был полным отчаяния и злости.
– Как ты могла ничего мне не сказать?! – голос генерала, словно рвались невидимые струны, сдерживающие бурю внутри. – Я что? Чем-то тебя обидел? Я все для тебя делал! Все! Платья, украшения, балы… Все, что мог сделать отец, я все делал!
Я стояла, прижавшись спиной к холодной стене узкого коридора, и завороженно следила за сценой, разворачивающейся в палате. Сердце сжалось в горле, когда я увидела искаженное гневом лицо генерала. Я видела его напряженные губы и глаза, полные сдерживаемых слез и гнева.
Он сидел на стуле у постели дочери, и каждый его вздох, каждое движение было пронизано такой яростью, что казалось, палата могла загореться.
Девушка с красивым именем Элисиф лежала неподвижно, как хрупкая статуэтка из фарфора, погруженная в сладкую темноту забвения. Я пыталась заглушить в себе муку услышать ее дыхание, увидеть хотя бы лёгкое движение. Но увы, в этой комнате царила тишина, прерываемая гневным голосом ее отца.
– Я всеми силами старался заменить тебя маму, когда твоя матушка умерла! – раздался его голос, в которой терпкой горечью плескалась смертельная обида. – Я читал тебе на ночь сказки! Мы вместе с тобой рисовали! Я играл с тобой в куклы! Я…
Голос его сорвался, а мне невыносимо было смотреть на эту сцену. Однако, уйти я не могла.
