(из чьего-то дневника)
– Я знаю… я знаю, что случилось!
Просыпаюсь от крика, недовольно смотрю на лето, ну что ты опять вломилось в дом с утра пораньше, светишь в глаза, кричишь что-то, я знаю, я знаю, да что ты знаешь, что ты мелешь, какое наследство, не было у убитой никакого наследства, вообще никто не знает, кто покойница, а ты что-то про наследство несешь…
Поднимаюсь на постели, смотрю на лето в упор, ну это уже слишком…
– Уважаемое лето… это уже десятая версия происходящего с вашей стороны…
– Но я…
– …уважаемое лето… это уже тринадцатая версия происходящего, которую вы мне предлагаете…
– Тринадцатая – и значит, правильная, да?
– С чего вы взяли?
– Ну… так всегда бывает… в книжках…
– Мы не в книжке, уважаемое лето. Это жизнь. Я понимаю, вы решили прошертстить всю библиотеку, проштудировать все истории преступлений… похвальная тяга к знаниям… Но с чего вы взяли, что здесь произошло что-то подобное?
– А вы… – лето спохватывается, – у вас дети… а где ваша жена?
Меня передергивает, это уже слишком.
– Моя жена покойница уже два года, да будет вам известно. Если вы скажете, что это я её убил, и что это её труп лежит в овраге – мне больше не о чем с вами говорить.
– Ничего… – лето сжимает кулаки, которых у него нет, – я найду убийцу… пусть даже через много лет…
– Видите ли, уважаемое лето… – хозяин дома осторожно откашливается. Я не люблю, когда он так откашливается, значит, хочет сказать что-то неприятное.
– Что я вижу?
– Вы говорите… много лет… но у вас есть только одно лето… которое вы сами. У вас только три месяца…
Не понимаю. Оторопело смотрю на него.
– К-как три месяца?
– Даже не три, что я говорю… июль уже идет вовсю, уже половины вашей как не бывало…
Смотрю на себя, что он несет вообще, какой половины не бывало – не понимаю, что я вообще вижу, где мои ноги, почему я парю в воздухе, почему меня нет – до пояса, почему, почему…
– У вас осталось мало времени.
Это тот человек. Который говорил – я её люблю.
– У вас осталось мало времени.
– Вы… почему вы мне не сказали?
– Простите… я думал… вы знаете…
– Знаю? Откуда?
– Ну… не знаю… правда, откуда лето может знать, что оно кончится… Она вот не знала… не знала… только догадывалась о чем-то…
– Она… кто она?
– Она… которую убили…
Озарение.
Внезапное.
Яркое, как вспышка.
Бросаюсь в неприметный домик своего случайного друга, еще раз смотрю на фотографию – он и она, только сейчас понимаю, где я её видело…
– Так это же весна… весна!
Он кивает:
– Да. Её звали весна.
Еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться, понимаю, тут не до смеха.
– Так весна же тоже не вечная… вы… вы когда с ней познакомились?
– В марте.
– Ну вот, видите, все правильно, в марте она пришла, в мае её не стало… Что вы хотели, весна тоже три месяца живет…
Он бледнеет.
Понимаю, что делаю ему больно.
Очень больно.
Тихонько ускользаю прочь из дома – запахами цветов, шорохом ветра в листве, шумом дождя. Буквально натыкаюсь на того, в клетчатом халате, только он уже не в халате, на нем другое что-то…
– И что это? И что это, я вас спрашиваю?
– А… а что?
– Нет, вы на него посмотрите, оно еще спрашивает! Какой сейчас месяц, разрешите узнать?
– А-а-а-а…
– …вот именно, август! Ав-густ! А где грибы, хотел бы я знать?
– А…
– Бэ! Маслята, подберезовики, белые – где все это? А лисички, лисички где, я вас спрашиваю? А черника? Первое августа на дворе, Ламмас, Лугнасад, свадьба луга, черничные пироги пора печь – и где черника, я вас спрашиваю? Вы как работаете-то вообще?
