Три ада русских царей - страница 8

Грозный параллельно пытается и рассказать (показать) о своем правлении, и оправдать его для Европы и истории. Смелый шаг самодержца.

Нетерпеливый читатель может вопросить: «Что так долго о Грозном, если речь идет о Годунове?» А потому, уважаемый читатель, что Годунов вышел из этой эпохи, он был свидетелем и этой переписки, и опричнины, и царской милости, и немилости.

Эпоха, в которой он рос и мужал, созревал как политик, не могла пройти бесследно, не могла не повлиять и на характер, и на политику. Тем более что долгое время – 14 лет – он формально был вторым лицом, регентом при царе Федоре Ивановиче – сыне все-таки Ивана Грозного. И это тоже сыграло определенную роль в окончательном формировании как человеческой натуры, так и мировоззрения политика и государственного деятеля.

Царь Иван к концу своего правления порастратил некоторые завоевания: территориальные и политические, духовные и экономические.

Правда, серьезные реформы внутригосударственного устройства, а реформы предполагали не только централизацию управления, но и разрешение социальных проблем, наиважнейшей из которых было нахождение социального компромисса между дворянством и боярством.

Помогла ли в этом опричнина? В определенной мере – да, в окончательном закрепощении крестьян. Жесткое крепостное право получило последний, завершающий венец. А это была палка о двух концах: ударяя поначалу по крестьянам, она подвигала их самих взяться за колья и ударить палкой по дворянам. Серия крестьянских бунтов стала откликом на эпоху реформ, в том числе и опричнину.

Хотя единодушия в оценке как самого Ивана Грозного, так и его деяний нет ни у его современников, сохранивших рассказы и оценки, ни тем более у историков-исследователей, живших в последующие эпохи вплоть до нашего времени.

Безусловно, это говорит о неординарности его натуры и его политики, а также о непоследовательности его деяний и реформаторов, на которых он опирался и с которыми за укрепление своего отечества стоял.

Еще раз напомним, что жестокость Ивана IV и его соратников не была в конце Средневековья чем-то из ряда вон выходящим, исключительными мерами русского царя. Весьма похожими, если не аналогичными были порядки и в других странах Европы, которые также были феодальными государствами.

И конечно, предчувствие смерти поставило перед самодержцем дилемму: на кого оставить государство? Меньший сын был совсем мал, а старший не способен был управлять. Может, об этом думал (отказать в дальновидности ему нельзя), когда женил своего наследника на сестре Бориса Годунова? Что, других невест не было? Ой ли? Только понимал государевым нутром, что заряжен на царство его новый родственник – Борис Годунов. И клан за ним стоит подходящий, достойный и способный ему помочь. Знал и об оппозиции, как своей, так и будущему государю.

Допустим даже, что царь Федор Иванович не был слабоумным, и то, что писал польский посол Лев Сапега через месяц после смерти царя Ивана Грозного о 27-летнем его сыне: «Как слышно мало имеет собственного разума». Шведский король Иоанн в официальном выступлении в 1587 г. отзывался более категорично: «Царь несколько помешан. Русские на своем языке называют его “duraк”. Пусть это все молва и переборы, и царь Федор был просто слабовольным человеком…

Мог ли он быть настоящим царем-самодержцем – монархом молодого Московского государства? Вряд ли, осторожно говоря. А вот еще более корректный вопрос: «Готов ли Федор быть правителем большой державы?» И тут мы ответим: «Вряд ли».