Утром семнадцатого дня Смирения, в Уцомосе, пересели на лошадей, Маргарита и Ангелика заняли конные носилки, третьей в домике нашла приют годовалая Нёяна. Иногда к Маргарите туда забиралась Енриити, и бывшие мачеха и падчерица, весело болтали обо всем на свете – чаще всего о детях и мужьях. Легкий нрав Енриити оказался очень даже кстати в утомительном путешествии. Девятнадцатого дня ей исполнилось пятнадцать – и свой день рождения Енриити Мавборог, баронесса Нолаонт, встретила в постоялом дворе у холмов графства Ормдц, чему не ничуть не расстроилась. Снег в тех краях уж почти сошел, природа возрождалась; Лорко где-то нашел первоцветы и подарил любимой супруге трогательный букетик (Рагнулечка, я тоже хочу цветы!).
Двадцать первого дня Смирения они были в королевстве Ладикэ. Там, в портовом городе Ракодая, сели на роскошную галеру, присланную королем Иваром, и через три дня оказались в столице оного королевства, в городе со сладким названием «Ммёд».
Одно из самых малых королевств Меридеи, Ладикэ, жило за счет торговли. Все его города и городки раскинулись по побережью, за ними уже начинались холмы, за холмами – Веммельские горы, самые высокие горы континента. Города менее всего напоминали нарядные городки Сиренгидии: грязные порты, за городскими стенами – поселения ремесленников, за следующими стенами – дворцы аристократов. Ммёд, столица, лежал в устье реки Иолаики, то есть фиалки. Сам город Маргарита посмотреть не успела – галера довезла их по этой реке-фиалке прямо к королевскому замку, раскинувшемуся за Ммёдом среди живописных рощ и лугов. Замок же был больше Лодольца и походил на городок для девяти тысяч обитателей.
Гостили они у короля Ивара всего два с половиной дня. Ивар Шепелявый выехал к ним навстречу, к пристани, – высочайшая честь, какой удостаивались только короли или прелаты. Властитель Ладикэ, высокий, напоминавший лицом старого бойцового пса, недавно отметил свой шестьдесят третий год – достиг второго возраста Приобщения, и от «возраста старости» его отделяло всего два года. Зато ныне он не коверкал слова! Рагнер чуть со сходней не упал, когда тот, раздвигая ртом седую бородку, нарочито широко улыбнулся: на месте выбитых зубов выросло с десяток новых – белых и крепких.
– Одна жалость – трапезничать с ними нельзя, – пожаловался он Рагнеру. – Приходится снимать… Но какая красота! Я даже посвататься надумал – к принцессе Ольге, – с удовольствием улыбался король, словно не мог насладиться улыбкой.
– И не мечтай! Ей шести еще нет! – ревниво ответил Рагнер.
– Шучу, не пыли! Внука моего, Ореба, сватать буду. Это уже не шутка!
Рагнер промолчал. Уже позднее, ближе к ночи, когда Маргарита его спросила, почему он недоволен столь почетным сватовством, он рассказал ей про проклятье королевского рода Люцглэш: при вторых родах их жены умирали в муках, принося мертвое в утробе дитя. Так умерли три супруги короля Ивара и две жены его первого сына, тоже Ивара. А Маргарита более всего удивилась тому, что, кажется, все властители Меридеи имели то или иное проклятие: проклятье Красного Короля у Кагрсторов, проклятье вторых рождений у Люцглэшов, да и у герцогов Лиисемских будто бы было проклятие смерти имени и рода, причем от отца Ивара Шепелявого к Альбальду Бесстрашному.
– Родился почти сразу же Альдриан, и в проклятье не поверили, – заканчивала она рассказ, – но более ни сынов, ни дочерей у герцога Альбальда не удалось. И первая супруга не подарила Альдриану детей, а вторая лишь одну дочку Юнону, причем первая их дочь умерла.
