Три девицы и тайна Медной горы - страница 2

И снова чувствительная Лиза ярко представила надрывающихся мужиков, тянущих вагоны. Жилы на их лбах вздулись от тяжкой ноши. А другие, что едут на заработки в денежные края, вперемешку с такими же, измученными тяжким трудом, лошадьми, понуро сидят на сене. И чуть не заплакала от жалости к ним.

– Но сейчас мы ездим во вполне комфортных условиях, – завершил рассказ Лев Степанович.

Лизавета, слушавшая с восторгом, слегка расстроилась окончанию неожиданной лекции. Её любознательность в семье порицалась, а Лиза была охоча до знаний. Домашнее образование позволяло читать, писать и немного разбираться в географии. Книг в доме не держали, газет не выписывали и она довольствовалась учебниками и тем, что одалживали знакомые девицы, в основном приключенческие романы и книжки религиозного содержания. Правда учитель достаточно много и интересно рассказывал о прочитанных им книгах. Поэтому Лизавета радовалась возможности узнать что-то новое, но стеснялась этого и привычно ощущала себя виноватой.

Наконец прибыли на нужную станцию. Лиза грустно распрощалась с Львом Степановичем и мальчиком. Маменька, отмахнувшись от навязчивого носильщика, всучила дочери сундучок, чай не барыня, дотащит. Пройдя сквозь здание свежепостроенного, еще пахнувшего краской и побелкой, вокзала они вышли на небольшую привокзальную площадь и остановились, озираясь и оглядываясь.

Сосновоборск впечатлил Лизу. Аккуратные домики с мезонинами, большие сады за деревянными белёными заборами. Ухоженный привокзальный сквер с чугунными скамейками и урнами. Приличного вида экипажи, ожидавшие пассажиров. Нарядная публика, неспешно фланирующая по чистой, мощеной, скорее всего, центральной, улице.

Маменька и Лиза в потертых салопах смотрелись смешно и Лиза, чутьем юной, пробуждающейся женщины, остро ощутила свою нелепость, глядя на красивые манто и шляпки дам. Конечно, в разношёрстной толпе хватало плохо одетых людей, но Лиза замечала и сравнивала себя именно с модницами. Маменька, приказав опять взять сундучок, схватила дочь за руку и потащила к стоявшим в стороне извозчиками.

– Куда прёшь, деревня! – заорал кучер, управлявший непонятно откуда возникшим экипажем, под копыта коней которого они чуть не попали. – Глаза раззявь, чучело!

Маменька тут же ввязалась в свару и принялась браниться. Лизавета сгорала со стыда, казалось, что вся улица смотрит на них и смеётся. Наконец, наругавшись всласть, маменька уговорилась с одним из возниц, и они поехали. Девушка, напуганная и расстроенная, даже не стала смотреть на улицы, по которым пролегал путь.

Лиза вновь ощущала себя никчемной и беспомощной, хотелось вернуться домой, в привычный мир – к папеньке, няне, к вредным младшим братьям и сестрам, грубой кухарке. И Никите… Мысли и мечты о нём, о будущей свадьбе, немного согревали в минуты, когда хотелось плакать. Но если маменька что-то решила, то…

Никогда не получалось у Лизаветы убедить её. Она обладала над дочерью непонятной властью. Как змея над мышонком нависала она над Лизой и всегда добивалась своего. В ход шли угрозы, слёзы, истерики, обмороки и разные приёмы из обширного арсенала.

– Тпррууу! Приехали!

Елизавета вздохнула, неловко вылезла из экипажа вслед за матерью и привычно ссутулившись, побрела навстречу новому месту жительства. Бордель, как и заведено в провинции, располагался на окраине. Пролетающие над ним птицы взирали сверху на П-образное строение, с двускатной, крытой железом, крышей, а людскому взгляду представал двухэтажный особнячок, светло-голубого колера, с претензией на элегантность. Лизе он не пришелся по сердцу – ничего хорошего её там ждать не может, думала она.