Эта дыра добавила Науму лишней работы. Забить-то забили, да ведь доски можно выломать и с той, и с этой стороны. Судя по оживленным голосам снизу, нечто подобное там и замышляли. Говорили вроде бы по-человечьи, но обильно пересыпали речь невнятицей вроде «категорической невозможности документальной фиксации темпорального провала» из-за «сдохших на фиг «кодаков», что, однако, не мешало «считать теорию влияния биоэнергетики на сопряжение темпоральных полей доказанной». Про такие заклинания чародей отродясь не слыхивал и на всякий случай распевал в ответ охранные, немало смущая сопредельных любознатцев.
Вырванный язык хамоватой зверушки определенно был магическим – взявшись за него снова, Наум обнаружил на гладкой поверхности собственное удивительно четкое, как в зеркале, только застывшее изображение. Но, очевидно, в этом мире чужая магия теряла действенность, и каких-либо следов волшебной силы чародей не ощутил. Удовлетворившись этим, он упрятал вещицу в кожаный кошель и убрал до лучших времен, чтобы исследовать спокойно. На ближайшее время его ждали дела куда более насущные.
До глубокой ночи чародей изучал собранную при помощи тряпки смесь, определяя состав ее и магические свойства, и к утру сумел-таки запечатать дыру по-настоящему. Позевывая, подошел к окну и увидел, как возвращается со стороны Кудрявки Упрям. Вот настырный мальчишка, не поверил на слово, поехал-таки справиться о здоровье водяного, заодно и повиниться. Что ж, коли возвращается живым, – извинения приняты. А, судя по встрепанному виду и по тому, как осторожно сидит в седле (точнее, едет, стоя в стременах), избытком отходчивости водяной по-прежнему не страдает.
Дальнейшая война с крапивой протекала тише, но зачастую еще яростней. Пытаясь извести ее, Упрям, сам того не замечая, далеко шагнул в чародейском ремесле, расширил познания и обрел многие навыки. Одна беда: насквозь пропитавшись магией, сотни раз счастливо избежав кончины, коварная трава приобрела удивительную стойкость и успешно защищала себя от волшбы. Осенью она и не подумала вянуть, подгребла под себя палую листву, утеплилась, а зимой, к ужасу Упряма, деятельно разгребла снег, чтобы не давил на стебли, и даже выстроила из него вокруг себя стену – дабы метели не беспокоили.
А к зимнему солнцевороту вообще зацвела.
Небольшими такими цветочками – алыми, салатовыми и нежно-голубыми. Очень красиво. Но все предпраздничное настроение Упряма было испорчено бесповоротно.
После этого война стала перемежаться перемириями – царило оно и сейчас, впрочем, не по личному почину Упряма, а по настоянию чародея, которому требовался помощник во многих делах…
***
Как и ожидалось, настырный вьюнош сидел на пустой бочке и сверлил взором своего неистребимого противника. Крапива равнодушно покачивала листьями и шуршала сероватыми коробочками, образовавшимися на месте цветов.
– Упрям!
Ученик подскочил на месте, будто его внезапно разбудили, и встал перед стариком, как лист перед травой.
– Э-э… Ветерок уже оседлан. Я тоже… готов.
– Ветерок уже заждался, про себя и не говорю, – проворчал чародей, – Почему я должен гоняться за собственным помощником по всему дому? За несносным мальчишкой, которого готовлю себе на замену, за опорой своей?
– Прости, учитель. Я задумался…
– Заметно! Это случается с тобой не часто, так что сразу бросается в глаза, – поворчал ещё для виду чародей, потом перешел к делу: – Ладно, можешь не втягивать голову в плечи, я уже не слишком сердит. Повтори, что ты должен сделать в городе?
