Да, я не модель. Ростом не удалась. Но попка торчком, грудь высокая, талия на месте и плечи не шире бедер. Да и что это за мода пошла — по внешности бульдозером проезжать?! Мне вот, может, его уши не нравятся, или мизинец на левой ноге, я же не смеюсь над ним!
Протягивает руку перед собой, нарочно задев мое плечо, открывает шкафчик и берет оттуда полотенце.
— Надо было позже зайти, — ухмыляется, стрельнув взглядом в мое отражение, и уходит неспешной, хозяйской походкой.
Какой же урод! Кидаюсь к двери, запираюсь и юркаю в душевую кабинку. Будто если ему приспичит, кто-то остановит его разнести тут стены, чтобы добраться до меня.
Насколько же дерзкий и циничный сукин сын! Глазами пожирает, кости обгладывает, но при этом гадости говорит, в грязь втаптывает.
Кое-как отойдя от этого, принимаю душ, подольше расслабляясь под теплыми струями. Состирываю белье в раковине и вешаю на полотенцесушителе. Сменного у меня нет, а по двое суток одно носить не в моей привычке.
— Официантка, ты там еще долго? — слышится из-за двери.
Соображаю, что оставила бедолагу без туалета. Пусть ему плевать на мои удобства, но я-то не такая, не могу человека мучить. Поэтому решаю не сушить волосы феном. Здоровее будут. Обмотав их полотенцем, запихиваю себя в ароматно пахнущий мягкий-мягкий махровый халат и выхожу.
Громов топчется в кухонной зоне. Расковырял пакеты, что-то разогрел в микроволновке, сообразил какой-то громадный на разрыв рта бутерброд и ждет, пока вскипит чайник, разрывая упаковку с пирамидками.
— Я с голоду щас сдохну, — ворчит, глянув на меня. — Весь день по делам промотался. Вечером планировал изысканно поужинать, сделав своей невесте предложение.
Потуже повязываю пояс и сглатываю. В трусах друг на друга мы уже посмотрели, но меня все равно беспокоит полотенце, низко повязанное на его бедрах. Кажется, оно вот-вот сползет, показав мне Антона Львовича во всей красе.
— Я сожалею, что так вышло, — бормочу, пристроившись рядом. — Ты ветчину топором рубил?
— Это для тебя.
— Сделаю вид, что я оценила шутку.
Умело орудую на кухне. Вытираю барную стойку, расстилаю на ней сервировочные салфетки, расставляю посуду, раскладываю приборы. Быстро делаю нормальные бутерброды и закуски, разогреваю в микроволновке готовое горячее, выкладываю хлеб, а сладкое отодвигаю. Как и вино. Зачем Демид вообще его купил?
— Чай?
— Два кубика сахара, — отвечает Громов, пристально наблюдая за мной с высокого стула. Скрестив руки на своей широкой груди, чуть покачивается и крутится: то ли от нетерпения, то ли от сосредоточенности.
Ставлю перед ним чашку с чаем и тоже сажусь. Мне разрешено много и вкусно кушать, значит, не буду себе ни в чем отказывать.
— Приятного аппетита, — желаю без привычной мне любезности в голосе и принимаюсь за еду. Я тоже весь день не ела. Не хочу, чтобы пустой желудок вдруг надумал переварить бриллиант. — Где я буду спать? — спрашиваю, когда мне надоедает молчание и зоркий взгляд Громова.
Он небрежно кивает на кровать, лениво жуя.
— Там.
Проглатываю, прежде чем задать следующий вопрос:
— А где будешь спать ты?
Громов подносит чашку с чаем к губам и, глядя на меня поверх нее, отвечает:
— Там же.
3. Глава 3
Мне даже нечем потянуть время. Наелась до отвала, со стола убрала, в мобильнике нет симки, в квартире нет книжек, а по телевизору какой-то Тарантиновский боевик.
— Долго мяться будешь? — спрашивает Громов, развалившись в центре кровати.
