Три года писем… - страница 18

Я понимаю, что тебе будет трудно ответить, т. к. я знаю твое отношение ко мне, но прошу, ответить разумом.

Еще я чувствую неодолимое отношение узнавать и с каждым ответом задаю десятки вопросов. Может когда-нибудь, я найду золотую середину, ответ универсальный и тогда остановлюсь, чтобы двигаться дальше.

Сейчас 4 часа ночи, я теперь ложусь в 5—6 часов. Знаешь, я хотел бы вообще не спать, мне жалко время, уходящие на сон и вдруг бывает, что днем я час могу просидеть, глядя в окно и ничего не делая. Очень странно. Я люблю разум, но люблю и эмоции. Как их совместить не знаю. Как соединить жидкость и кристалл, воду и лед. Как легко людям, у которых преобладает разум или эмоции, но когда все вместе?! Я не хочу, чтобы разум подавлял эмоции, а последние мешали разуму. Как это все совместить, чтобы работать и творить. Это один из вопросов, который меня ставит в тупик. Я не могу на него ответить. А вообще: может ли художник, быть математиком? Как ты думаешь?

Когда я совершал ритуальный шаг прощания с работой, я раздал свои вещи по кружкам на память. Знаешь, кто больше всего жалел о моем уходе? Это Миша Будин, Витя Аромштам и Слава. Слава произнес помпезную речь об изживании интеллигенции, о том, что хорошим людям нигде нет места и т.п., я его слушаю, а мне как-то пусто внутри, не трогает меня это, потому что ничто не изменится с моим уходом ни на работе, ни у Славы тем более. А, глядя на него, было понятно, что говорит он больше о себе. А потом мне вдруг стало от этого очень смешно, просто весело и не знаю почему. Захотелось мне что-то такое сделать, чтобы у Славы смех пробился, от дурости нашей, да передумал, а Миша смотрел и ничего не понял, только вот Витю Аромштама жалко, действительно мучается человек. А женщины, те повздыхали, да больше их интересовало куда пойду и чем займусь, да так вдруг заинтересовало, что вынужден, был ответ держать. Сказал, что буду сидеть дома, да не поверили, не выдержал и рассказал свою «тайну», что, мол, на Север хочу податься, дом поставлю, посажу персики и абрикосы. «Продавать будешь?» – спросили они. Да нет, буду есть, просто люблю я их очень. И никто и не подумал, растут ли на севере персики и абрикосы. Так и распрощались. Слава тебе привет передал, спрашивал о тебе.

13

Аркадьич, здравствуй!

Получила сегодня вечером от Вас два письма сразу. Вообще, строго говоря, письмо одно, от 8. 10., где ты описываешь, как сложно тебе сейчас приходится – творческий подъем, а много помех. Нет, я не считаю, что ты слишком требуешь многого от людей, мне кажется, что твоей незлобивостью и безответственностью, просто иногда злоупотребляют. Но ты все равно не меняйся. Очень хотелось бы тебе чем-то помочь, но даже если бы я была в Москве, вряд ли бы я смогла, у меня нет свободной площади, а я понимаю, что тебе сейчас нужен угол и покой, чтобы никто не лез. Честно говоря, я очень рада, что ты работаешь. Обязательно оставляй, хоть слайды с картин. Мне так жалко, что ты продаешь! Если бы я была богата, сделала для тебя галерею. И даже твоего «Несчастного», которого не любила, жалко. Ты знаешь, я тоже тобой горжусь, ну не то, чтобы о тебе рассказывать, или работы показывать, а горжусь как-то, в душе, да не то, чтобы горжусь, просто приятно, что вот тебя знаю, что ты можешь, имеешь способность так жить, творить. Ты для меня загадка, и соблазн, в хорошем смысле, ты для меня как бы отдельный мир, в который вхожу с перехваченным дыханием. Да, что касается второго письма, оно было раскрыто, на конверте стояло «получено в поврежденном виде», и там было два конверта, и три фотографии. Никакого текста, а он, наверное, был? Большого конверта я не получала, то письмо, наверное, тоже не прошло, а это ужасно жаль. Я не знаю, надежд мало, что придет позже. Я уже получала одно раскрытое письмо от мамы, но с твоими творится, более. На письме от 8 октября, которое я получила целым, написано письмо 4, это ты уже три послал? Я не знаю, почему так происходит, может быть есть еще какие-то причины. От всех остальных, письма приходят не распечатанными, даже от людей, регулярно выезжающих за границу.