Три года писем… - страница 7

…Любовь, как раз дает человеку зрение. Ведь ценность другого человека, которую она позволяет увидеть и подчеркнуть, еще не является действительностью, а лишь простой возможностью: тем, чего еще нет, но, что находится еще в становлении, что может стать, и что должно стать»». Я поняла, что безусловное принятие другого, с его ««за»» и ««против»», с искренним желанием понять, и оправданием, прощением – это путь любви, а главное, здесь все же, принятие. Если ты чего-то не принимаешь, то, наверное, это уже нельзя назвать любовью. И еще о художественном творчестве: ««Источники творчества находятся и остаются во тьме, которую сознание не в состоянии осветить полностью»». Оказывается, что чрезмерное осознание даже, по меньшей мере, мешает этому творчеству ««из подсознания»». Нередко усиленное само наблюдение, стремление к сознательному ««деланию»» того, что должно протекать само собой в глубинах подсознания, становится тормозом творчества художника. Любая рефлексия, не являющаяся необходимой, может здесь повредить. Говорила я тебе, Аркадьевич: «Не живи головой!» Это не твое (хоть ты конечно и умный, что я заключила из того, что ты сумел меня оценить). Когда слушаю «Реквием» (спасибо тебе еще раз за записи), то в моем внутреннем взоре возникают твои картины, которые я видела на слайдах (так получилось, я тебе говорила, что слайды я смотрела на эту музыку, и ассоциативная связь установилась, и это мне доставляет ощущение вдохновленности что ли). Я даже, как-то посчитала, что 40 картин, я свободно воспроизвожу зрительной памятью, и они, таким образом, всегда со мной. Вообще, чем я больше соприкасаюсь с твоим творчеством и думаю о нем, тем больше ощущение твоей талантливости, Дара Божьего, исключительности. Не в том смысле, что лучше или хуже, а в том, что ценностно индивидуальностью. Кстати, часто слушаю в последнее время твою «женщину», не знаю, чем она могла кому-то не нравиться? Мне нравится, даже очень, просто хочется плеером в стенку с досады запустить! Меня останавливает, наверное, то, что я сразу при таких желаниях ставлю себе диагноз: «Эмоциональная неустойчивость с эпилептоидным компонентом растет. Это нехорошо».

Ты знаешь, я здесь вдруг стала бояться смерти. На чужбине смерть страшна. Размышляла о самоубийстве. Читала об этом: «Ни одно самоубийство, не может быть нравственно оправдано. Не может оно представлять собой и искупление. Оно не только лишает человека возможности развиваться и приобретать опыт в результате собственных страданий (реализуя ценность отношений), но и лишает возможности искупить страдания, которые он сам причинил другим. Таким образом, самоубийством никогда не расплатиться за прошлое. Человеческая свобода – это не „свобода от“, а „свобода для“, свобода для того, чтобы принимать ответственность. Самоубийца похож на шахматиста, который, столкнувшись с очень трудной шахматной задачей, просто смахивает фигуры с доски. Ровно, как не решить жизненных проблем, разрушением этой жизни… Если рассматривать жизнь с точки зрения присущих ей жизненных задач, нельзя не прийти к заключению, что жизнь всегда, тем более осмысленна, чем труднее она дается»… И мне кажется, чем больше дан талант, тем более строгий ответ придется держать перед Всевышним. Об этом писал Антон Брукнер.

Одним из моих любимых занятий здесь стало посещение парка. Недалеко от нашего дома небольшой тенистый пейзажный парк с фонтанами. Наверное, это единственное место в Берлине, где я чувствую себя хорошо, словно на меня какая-то благодать снисходит, и я слышу внутри себя музыку. Растительность здесь скорее южная, но есть березы с маленькими хилыми листочками (им здесь жарко), много широколиственных деревьев. Придаваться ощущениям на природе, мне мешает Дмитрий, то устал, то попить, то… Вообще, я совсем почти его не знала, такой он избалованный, и пуп земли, я, я, я хочу, мне, мне… Дмитрий купается в фонтане (здесь принято так), многие дети и взрослые купаются. Я тоже зализала, но правда полностью еще не пробовала. Сейчас в Берлине очень жарко 30—35 градусов. Тебе бы это очень не понравилось, да еще и влажность высокая. Погода, как в Сочи. Берлинцы загорают, где попало, на газонах посреди города, в парках. Причем, скромная женщина загорает здесь в плавках (без верха), а другие, вообще голыми, и ходят так, и мужчины тоже. В первое время – это воспринималось очень непривычно. Публика лежит, развалившись на спине к солнцу лицом. Я, конечно, не могла удержаться от того, чтобы краем глаза понаблюдать за голыми немцами. Думаю со временем, тоже развалюсь в таком виде, хотя бы ради озорства. Я наблюдала картину, как загорала одна пара, и женщина была в игривом настроении, то залезала на него верхом, то ногами поддавала, в общем, свобода нравов здесь непривычная, и все это выглядит довольно, невинно, никакой похоти нет. На улицах, я чувствую себя скованно из-за отсутствия языка. Ко мне часто обращаются (так, что я за местную, вполне схожу). Старушки подсаживаются на лавочке и заговаривают со мной. А я говорю, что я не понимаю по-немецки, извините, и ощущаю себя крайне неловко, виновато.