Она заметно волновалась и теребила сумку в руках, не решаясь опустить ее с колен на скамейку.
– А ты знаешь, чем зацепить бедного стендап-комика. Я не… – попыталась возразить я.
– Это буквально на пару месяцев. Не дольше. Пожалуйста, я очень сильно тебя прошу, – умоляла Света, округлив глаза.
– А Лена с тобой не может жить?
Лена, которую Света спасла из тюрьмы во Владивостоке, по рассказам Светы, продолжала слезать с героина при помощи метадона. Света оплачивала ей отдельную квартиру, лекарства и учебу на онлайн-курсах.
– Я тебя умоляю. Лене самой нужен психотерапевт, – отрезала Света.
– Как твердо ты уверена в моей психической стабильности.
– Не уверена, но я верю, что ты справишься. Пожалуйста, буквально два месяца. Не больше.
– Ладно, – сдалась я.
Вечером я сказала соседке Соне, что съезжаю. На удивление, она тоже собиралась уезжать к маме, потому что не тянула оплату квартиры. Я подумала: раз все так совпало – это знак.
Света снова сняла новую большую квартиру. В этот раз в Апраксином переулке – в самом центре Петербурга. Я была рада, что Света всегда живет в центре, потому что знала каждый двор и каждую улицу наизусть. Парадный фасад дома выходил на гранитные набережные Фонтанки. Левее возвышался Аничков мост, по углам которого на каменных возвышениях стояли огромные бронзовые скульптуры – кони Клодта. В детстве, проходя мимо них с бабушкой, я любила слушать ее рассказы о том, что каждая из скульптур показывает стадию укрощения человеком коня. Но мне всегда было смешно думать, что на самом деле это четыре разных мужика пытаются укротить своих коней на мосту и третий явно не справляется.
Я собрала вещи, и мы въехали. Я выбрала себе дальнюю комнату с телевизором, подключила приставку и закинула свой небогатый гардероб в шкаф. При разборе вещей я с иронией заметила, что блокнотов и ручек у меня раз в десять больше, чем одежды. «Это многое обо мне говорит, – ухмыльнулась я. – Такова жизнь гения». Со мной мои блокноты и моя игровая приставка. А большего мне и не надо.
Я окинула взглядом голые стены чужого для меня дома. Несмотря на то что новый дом располагался в одном из самых любимых мест города, я скучала по той квартире, из которой меня выгнала мама. Я любила ту кухню, те комнаты. А этот дом казался мне пустым и холодным. Мне стало обидно, что мама выставила меня на улицу, когда мой заработок почти был на нуле, и за все лето даже не поинтересовалась, как я себя чувствую и как живу. Одновременно с этим я жалела себя – что в двадцать один год я так сокрушаюсь о маминой холодности в мою сторону. Но я быстро откинула мрачные мысли. Не время раскисать: мне предстоит два месяца прожить с женщиной, чья жизнь – сущий ад, и я добровольно подписалась на то, чтобы этот ад с ней разделить.
Мой блуждающий взгляд остановился на зеркале большого шкафа. Я увидела красивую и очень одинокую рыжую девочку в большой желтой толстовке. Я улыбнулась и сказала ей: «Ты все делаешь правильно. Все пройдет».
Эти два месяца жизни стали для меня самыми тяжелыми в моей жизни. Оказалось, что я совсем не умела переживать чужое горе. Света кричала и стонала во сне каждую ночь. Я вставала ее будить, поддерживала и утешала. Светины ночные истерики во сне и наяву были раза в три громче и отчаяннее, чем в ту ночь в предыдущей квартире, когда я их застала.
Утром и до самого вечера Света чаще всего уходила на работу, а потом на терапию к Глебу Когановичу. Но я не могла насладиться этими часами покоя, потому что чаще всего засыпала на весь день после ужасной бессонной ночи. Единственное время настоящего покоя случалось, когда у Светы были рабочие сутки. Так назывались ночные дежурства у врачей, и во время них я могла отдохнуть.
