Но вот, наконец, мы оказались в конечном пункте нашей эвакуации – североказахстанском городе Кокчетаве. Жизнь здесь была вполне реальная и интересная. Мать занимала должность заведующей медсанчасти большого военного завода. Она подружилась с заводским начальством, с коллегами и разными интересными людьми; у нас бывали гости. А мы с Ритой ходили в детский сад. Несмотря на скудное военное время, мы не голодали.
Самым завораживающим праздником был Новый год. Даже устраивали детский мини-маскарад. Помню, как мамочка наряжала нас с Ритой «под грибы»: делала из марли накидки, а на голову надевала картонные колпаки с накрашенными на них красными кружочками на белом фоне – стилизация под шляпку гриба, скорее, напоминавшего мухомор наизнанку. И в этом наряде мы садились под новогоднюю елку вместе с другими детьми в своих незамысловатых нарядах. А сама наряженная елка – ну это просто сказочное явление. Детей угощали конфетами и коврижками. Насколько я помню, подарки тогда не дарили, да и дарить было нечего. И эта елка, и этот новый год остались у меня в памяти как образ хрустального моего детства в Кокчетаве.
Летом в детском саду было еще интереснее. Я подрастал и постепенно начинал осознавать себя личностью, по меньшей мере, равной сверстникам. Любимым занятием детсадовских ребят было отливать тарантулов в ближайшем огороде. Это когда выращенные овощи уже убрали, огород оголялся и обнажал норы, в которых жили эти здоровенные, страшные пауки. Группа ребят собирается у такой норы, и мы льем в нее воду из кружки. Если паук слишком ленивый, иногда в нее писали. Наконец, из норы вылезает мохнатое чудовище величиной с детский кулак, а то и больше. Чудовище шевелит своими чреслами и уже готовится прыгнуть на одного из нас. В этот момент с неба падает кирпич, и от тарантула остается мокрое место.
Другим развлечением были «прыжки на батуте». Во дворе детсада была уборная, а задняя часть ее ямы – выстлана свежими сосновыми досками. Любимым нашим развлечением было прыгать на этих досках, подскакивая вверх за счет их упругости. Взрослые нас гоняли, но мы собирались вновь и возобновляли это рискованное занятие. Когда-то это должно было закончиться провалом, причем – в прямом смысле этого слова. Кто-то из нас – в назидание другим – должен был пострадать. И этим кем-то, естественно, оказался я. Ибо у меня на роду было записано попадать в разные истории. Однажды во время «прыжков на батуте» доска подо мной проломилась, я угодил в яму и оказался по грудь погруженным в общественное говно. Ребята побежали за взрослыми, взрослые прибежали и не дали мне утонуть. После этого долго меня отмывали – сначала в детсаду, а потом еще дома. Тем не менее, Рита, под настроение, не раз вспоминала эту историю и замечала, что от меня «все еще попахивает».
В детском саду я встретил и свою первую любовь. Там нам читали сказки из русского фольклора. А территория сада была огорожена высоким забором, вдоль которого с левой стороны была протоптана тропинка, и росли высокие пирамидальные тополя. Однажды я шел по этой тропинке в компании русоволосой девочки с длинной косичкой, мы держались за руки. И я ей сказал, что она – как Василиса премудрая. Ее ответ был предсказуем: я – как Иван-царевич. Взаимное слияние душ длилось до окончания тропинки и продолжения не имело. Но я это заполнил. Проявленное чувство часто вызывает ответное. Однако подобного рода откровенность, легко высказываемая в детском возрасте, становится недоступной у взрослых, которым недостает детской непосредственности. От этого и многие проблемы.
