– Турыгин, – бросил он к водителю, – остановись за первым поворотом или под горкой.
– Товарищ капитан, – ефрейтор сбросил скорость, – тут типа площадки для отдыха.
– Отлично. Давай!
Турыгин заехал на площадку, поставил машину носом к выезду, выключил фары и заглушил двигатель.
Все трое вышли из машины. Михаил прикинул арсенал – два автомата у солдат, но без патронов, и его пистолет с двумя обоймами.
– Товарищ капитан, – голос Кондэ был подчёркнуто ровен, – разрешите мне с вами.
Михаил и так собирался взять его с собой, солдат был надёжный, иначе он и не оказался бы в этой поездке. И то, что он попросился…
– Кондэ – со мной. Турыгин – при явно неблагоприятном изменении обстановки двигаться в сторону Кеми, при первой же возможности известить милицию, а те пусть свяжутся с ближайшим воинским начальником. Объяснять надо?
– Никак нет. Если вы с Кондэ очевидно и однозначно будете убиты или иным образом лишены возможности действовать. Или при угрозе появления вооружённой группы. – Он на мгновение запнулся и, как бы оправдываясь, добавил: – А то я, как говорится, могу только штыком и прикладом[2].
– Молодец, понял всё правильно. Кондэ, за мной!
Он вогнал обойму в рукоятку, дослал патрон в патронник и поставил пистолет на предохранитель.
Они обошли деревню по противоположной стороне шоссе, без труда прикрываясь молодым ельником, и осторожно подошли к ней со стороны Ленинграда. Метров за двести до первых домов и на таком же расстоянии от них стояло длинное низкое строение без окон, явно хозяйственного назначения. От строения шёл тихий шум, природу которого Михаил определить не мог. Он опустился в густые заросли крапивы, похлопав себя по голенищу правого сапога. Кондэ устроился справа, отстав на корпус. И они осторожно поползли к строению.
Метров за пятьдесят до строения Михаил почувствовал запах табачного дыма, а заодно понял и природу шума – гомон человеческих голосов, различались интонации, всхлипывания, тонкий плач ребёнка.
Он взял влево, огибая угол по широкой дуге. Кондэ коснулся его подошвы, сигнализируя, что манёвр понял. Они подползли к стене строения метров на пятнадцать. Явно что-то хозяйственное – сплошная стена из брёвен и камня, угадываются широкие, грузовик войдёт, ворота. Рядом с воротами два человека, хорошо различаются стволы, похоже, автоматные.
Они о чём-то тихо говорили, и вдруг один закричал с блатными интонациями, перемежая речь матом:
– А ну, сявки, заткнулись! Что воете? Завтра собрание проведём, проголосуете и свободны. Никого не тронем. Мокрощёлок помоложе, конечно отттрахаем, да их с этого не убудет!
Второй заржал. Так, только двое. Это сильно облегчает всё. Михаил тронул Кондэ за локоть, и они проползли ещё метров семь. Михаил стал прикидывать, как лучше бандитов (а это явно бандиты, сомнений не было) захватить, как ситуация разрешилась сама собой. Один, стоящий против Кондэ, что-то буркнул и пошёл в их сторону, расстёгивая на ходу штаны.
– Давай! – Крикнул Михаил во весь голос, вскакивая и устремляясь к оставшемуся у стены. Краем глаза он увидел бьющий снизу вверх приклад автомата Кондэ.
Своего противника Михаил ударом прямой ноги в грудь бросил на стену сарая. Прыгнул в сторону, разворачиваясь. В нескольких шагах от него рядовой Кондэ старательно вытирал приклад о крапиву. Михаил обернулся к своему противнику и присвистнул: вместо того, чтобы валяться на земле, он стоял, прислонившись к стене, как-то странно опустив голову и плечи. Михаил шагнул к нему и не удержался от ругательства – на стене висела борона, и бандит выступил в роли бабочки. Только наколот он был, в отличие от бабочки, не на одну булавку… И не нужно было искать пульс, однозначно, покойник.
