– Да, разумеется. Не смею тебя задерживать. Только…
– Да?
– Почему ты по-прежнему носишь кольцо?
– Почему всех вокруг, ради всего святого, это так волнует? – журналисты, сующие свой нос куда не надо, сочувствующие родители и сестра, выглядящие так, будто кто-то умер или повесился, бывший тесть… Список можно продолжать до бесконечности. – Это моё дело, разве нет?
– Конечно, твоё, но я тут подумал…
– Что бы там ни было, ты подумал неправильно. Просто дурные привычки долго не умирают, – ладно, может, это и не совсем правда, но об истинных причинах я предпочитаю не задумываться. Мне удобнее считать, что золотой ободок банально врос в мою кожу и не хочет сниматься. К чёрту все самокопание. Сейчас не время. И плевать, что Джейсону всё сказанное мною очевидно поперёк горла. Подумаешь, сравнил его дочурку с курением, алкоголизмом или ковырянием в носу. Не велика беда. Он или они переживут. Меня это не беспокоит.
Но начинает, когда десятью минутами спустя, сидя в своём отсеке раздевалки и обдумывая собственную игру и всё то, что можно было сделать иначе, вместо того, чтобы наконец отправиться в душ и впоследствии домой, я слышу стук двери, громкий и отчётливый из-за тишины, царящей вокруг меня. Подняв до того сжимаемую руками голову, я обнаруживаю входящую сюда Оливию. Тело мгновенно каменеет, желая, чтобы она была где угодно, но только не здесь, а в идеале и вовсе стала невидимой, и напрягается словно струна или натянутая леска, но суть общественного места в том, что в его пределах могут находиться все подряд. Какой смысл начинать что-то говорить и выражать своё неприятие, если неугодный тебе человек вряд ли согласится вот так просто развернуться и уйти, чтобы ты снова остался один на один со своими мыслями, сожалениями и ошибками? Но самоконтроль, улетучивающийся в трубу при малейшем намёке на приближение нежелательной персоны, изменяет мне и в этот раз, едва усиливающий мои страдания голос разрушает последнюю надежду на то, что, кроме меня, здесь всё-таки никого нет. Я не могу запретить ей посещать матчи или заниматься тут чем бы то ни было ещё, однако, если так продолжится и дальше, задуматься о судебном ограничении будет не такой уж и плохой идеей. Она сама напрашивается на это. Ну или как минимум на то, чтобы я швырнул ей в лицо своё кольцо. В прошлый раз мне каким-то чудом хватило самообладания этого не делать и просто молча уйти, но это не значит, что я не повис на тонком волоске.
– Дерек.
– Чего тебе? – неосознанно сев прямее, согнув прежде вытянутые ноги и уткнувшись локтями в колени, в остальном я не двигаюсь с места и даже не изображаю подобие какой-либо деятельности, ведь с ней страдать такой ерундой просто бесполезно и лишь окончательно вымотает меня. Потому я просто смотрю на неё, при этом размышляя о том, что если бы взгляд мог испепелять, то она уже была бы мертва, в то время как моя бывшая жёнушка странно мнительно держится близ порога, будто вот-вот почувствует себя плохо и сбежит, чтобы успеть достигнуть дамской комнаты, настолько обычно румяное и розовощёкое лицо бледно и лишено здоровых красок. Я бы сказал, что кое-кто выглядит больным и нуждающимся в приличной порции отдыха и сна, но это больше не моя забота. У неё есть родители.
– Я просто… – а это ещё что? Неуверенность? Дрожащий голос? Предвестники обморока? Ну и дела. Она никогда так, прямо скажем, не мямлила. – Я просто принесла тебе лёд. Подумала, что тебе понадобится. Ну, после Митчелла. И ещё я хотела сказать, что ты сделал всё, что от тебя зависело. Впрочем, как и всегда.
