– Вообще-то ты говоришь о моей матери.
– Но я не страдаю угрызениями совести, потому что это правда. От первого до последнего слова. А врать мне совершенно незачем.
– Так вот в чём причина? – едва это приходит в мою голову, задаюсь неминуемым, предсказуемым и, пожалуй, логично вытекающим из всего вопросом я. – Ты из-за этого не захотела стать действительно частью семьи, из которой я происхожу, сделав моих родителей бабушкой и дедушкой? Потому что, по крайней мере, один из них считал, что ты недостаточно заботлива и хороша?
– Я… Я не знаю. Но, быть может, это внесло определённую лепту, – я пытаюсь представить, могла ли моя мать быть деспотичной не со мной, но с Оливией. Наносить у меня за спиной вот такие вот странные визиты, не имеющие ничего общего с проявлением вежливости и желанием лишь убедиться в её благополучии. Позволять себе выражать упрёки и недовольство и намекать, предположим, на то, что она никак не может быть более занятой, а значит, должна находить время на уборку и готовку. Я пытаюсь вообразить себе подобное, но никак не могу. Наверное, потому, что ни разу не заставал их в такой ситуации, не становился свидетелем попыток перевоспитать и изменить уже сложившуюся личность и до сегодняшнего дня даже не подозревал, что так или иначе они имели место быть. Скорее всего, это ужасно. Может, поэтому Оливия и ухватилась всеми руками и ногами за поступившее ей деловое предложение и представившийся повод перебраться в Нью-Йорк хотя бы на некоторое время? Чтобы сбежать?
– Почему ты ничего не говорила?
– А чего ради? Чтобы впоследствии наблюдать, как в поисках скрытого подтекста ты анализируешь каждое слово, сказанное мне твоей матерью, и порой оказываешься перед необходимостью выбирать чью-то сторону?
– Ты куда? – закончив говорить, Оливия встаёт, одёргивая немного приподнявшуюся майку обратно вниз, и по какой-то причине то, что она больше не сидит рядом, воспринимается мною в штыки. Я что, не хочу с ней расставаться и наблюдать, как она уходит? Только этого ещё не хватало.
– Мне ведь лучше уйти, Дерек.
– А ты этого хочешь?
– Вообще-то нет, но…
– Тогда останься.
Глава 9
– Тебе в этих джинсах не тесновато ли?
– Мне их переделали. У мамы есть проверенный мастер.
– А купить нормальные вещи ты не думала?
– Ты про одежду специально для таких, как я?
– Да, я о ней, – неспроста же она придумана и создана. Всё как раз для нашего случая. Свободная, по размеру и не сковывающая в движениях. Не то что эти как-то изменённые и перешитые джинсы, с виду всё равно чрезмерно облегающие и сжимающие только увеличивающийся с каждой неделей живот. – Может, тебе нужны… ну, нужны… деньги? – я не хочу, чтобы всё было так, но ничего не могу поделать с тем, что помню тот ужасный день, когда она отказалась от всего, что связано со мной, но теперь ситуация изменилась. Это косвенно для ребёнка, и, может, она возьмёт их, раз уж он будет всецело моим?
– Зачем? Чтобы купить угодную тебе одежду, чтобы та, когда всё закончится, впоследствии осела мёртвым грузом в моём шкафу и больше никогда мне не понадобилась? Я обойдусь тем, что есть.
– Ясно.
– И что же именно тебе ясно? – спрашивает Оливия, и я наблюдаю за тем, как её правая рука с уже надкусанным зелёным яблоком в ладони опускается обратно на стол, в этот раз не достигнув рта, но мне особо нечего сказать. За исключением, пожалуй, лишь одной вещи.
