- Барышня! - окликнул я, и желудок поддержал меня бурчанием.
- Я не барышня, я сударыня, - вредным тоном одёрнула девушка.
- А муж где?
- Нету больше мужа. Капризничал слишком много.
И ушла.
Да уж, мал клоп, да вонюч. А с виду вся такая одуванчик-одуванчик. Хотелось бы пообщаться с кем-то более адекватным, чем взбалмошная девчонка.
- Сударыня, - позвал я. – Я хотел поблагодарить того, кто меня спас.
- Благодарите, коли хотите. Дело нужное.
- А вы его позовите, пожалуйста.
- Сударыня Майя! Вас тут найдёныш зовёт! – крикнула девица.
Я облегчённо выдохнул. Конечно, лучше бы мужчина. Но с нормальной женщиной тоже можно договориться.
- Что ему надо? – ответил всё тот же голос, только недовольно.
- Не знаю, - снова заговорила пигалица. – Говорит, хочет поблагодарить. Но я сомневаюсь. Какой-то он странный. Может, его слишком головой приложили?..
- Ладно, ладно, я понял. Не позовёшь, - смирился я.
- Точно, приложили, - проигнорировала мои слова девица. – Хотя возможно он и раньше сообразительностью не блистал.
Голос приближался. Вот и хорошо. Поиграли, поиграли и достаточно!
И тут ко мне за шторку заглянула вдова. Я даже вздрогнул от неожиданности. По степени уродства чёрный вдовий чепчик на её голове мог сравниться только с её же дешёвыми очками в толстой оправе. Практически безбровое лицо покрывал ровный слой сероватых белил.
- Я ухожу в город, в лавку. Вернусь через несколько часов, - заговорила вдова голосом давешней Тыковки. - Судно вот, - она выставила на полати плоскую посудину. – Только постарайтесь управиться со своим инструментом так, чтобы оно внутрь лилось, а не – пш-ш-ш! – вдовья версия Тыковки изобразила рукой высокую дугу, - фонтанчиком на рубаху. Я, конечно, переодену. Но только когда вернусь.
И двинулась к выходу.
Я смущенно кхекнул, осознав, на что девица, которая уже сударыня, намекает. Ну а что, с другой стороны?.. Молодой мужской организм почуял поблизости женскую руку. Когда её обладательница себя так не уродует, она вполне так…
- …А как же поесть, сударыня Майя? - опомнился я. Обладательница-то уходит!
- Тогда и поесть дам, - пообещала она и закрыла дверь. Снаружи.
Я не поверил, что она уйдёт. Подразнит, позлит и вернётся. Может, придумает, что что-то забыла. Все девушки так делают – цену набивают.
Но время шло, чувство голода крепло, хозяйка не возвращалась.
Оставалось признать невероятное: она действительно ушла в город, не покормив меня.
Вот же какая каменюка бессердечная!
В доме было тихо.
- Эй, есть кто живой? – на всякий случай крикнул я.
Никто не ответил.
Я перевернулся на живот, поднялся на локти и колени. Они всё ещё ныли, - понятное дело, столько на них отпахать! Но в целом я был способен передвигаться. И довольно споро, если ненадолго забыть про слабость.
На четырёх точках опоры я доковылял до края полатей и открыл шторку.
Что сказать…
Избушка была крохотная. Даже моих сегодняшних сил было достаточно, чтобы обползти её целиком. Бабий угол перед печью со столом и лавками был отделён от клетушки, которая просматривалась в открытый дверной проём. По стенам висели пучки трав. Пахло сеном и лекарствами.
На краю стола у полатей стояла уже знакомая мне кружка. Возможно, с тем же гадким молоком. И рядом плетёная из лозы корзинка, накрытая тряпицей. Могу поспорить, там был хлеб. От одной мысли о хлебе, любом, пусть даже чёрном, рот наполнился слюной. Если Тыковка предлагала мне молока, то предполагается, что я его могу выпить сам, правильно? Ну и кусочек хлебца она мне простит, думаю. Тем более, я ей потом все расходы возмещу.
