Полуразваленные и совершенно смешавшиеся с песком на дне дома стояли как призраки, они цепляли сердце так же, как цепляют надгробья на кладбище, и даже больше. На кладбище люди лежат в могилах, они похоронены со всеми почестями. Даже в забытой крепости был склеп, который находился в дальнем корпусе, под складами, и людей хоронили, а не отправляли на плоте в океан. Здесь же, миллионы людей, погребенных заживо, находились под обломками разрушенной цивилизации. Казалось, что до сих пор оттуда долетают их крики, как эхо в спину оставшимся в живых. Унылость прервал какой-то человек, который сидел на полу и что-то бормотал. Шум стал увеличиваться, за окном появились огни ночного города. Окна подводных помещений выходили прямо в воду, обнажая своей прозрачностью незабываемый вид. Видимо кому-то нравилось зрелище навеки застывшего мгновенья.
III
За стеклом находилась другая ветвь тоннеля. Движение в нем выглядело, как поток крови по сосудам тела. Риа повернула за угол и почувствовала, как ее поглотила толпа. Ужасное ощущение, ненавистное для нее. Как будто одновременно сотни людей вылили на неё свои мелкие склочные мыслишки. Она росла в месте, где всегда можно было уединится, но когда утром она приходила работать, она кожей чувствовала состояние
людей, их злость и ненависть к собственной безысходности. «Чего можно добиться от толпы? Она ведь всегда врет, она никогда не бывает искренна. Даже в компании из трех человек создается впечатление, что их мысли цепляются друг за друга, как механизм часов – слаженно, однообразно, циклично, у них есть определенные размеры и скорость движения, и они никогда не могут выйти за свои рамки, иначе весь механизм даст сбой, а
ведь кому-то так важно знать время. Терпеть не могу рамки – практически вид военного оцепления – нужно искать одиночку» – думала Маша, пробираясь через, беспощадно, отовсюду давящую и теснящую, толпу. По времени было уже утро, но поскольку солнца не было, по пробивающемуся сквозь толщу воды небу, сложно было догадаться, какое сейчас время суток, хотя фонари на половину погасли. Риа сделала попытку, спросив у прохожего, как выйти из тоннелей, он обернулся, посмотрел безразлично, ничего не ответил, и через секунду его уже не было видно. Поток людей снес его, как сносят волны то, что лежит не прикованным к берегу. Маша добрела до очередного перекрестка и увидела как на полу, забившись в угол, сидит мальчишка лет десяти, весь грязный и в каких-то лохмотьях, он держал в руках банку, попрошайничая. «Хоть что-то в этом мире не меняется! Он-то точно знает, где выход и никуда не спешит», – подумала девушка, приближаясь к мальчишке. Он был худеньким, невзрачным, курчавые темные волосы свисали на лоб и кончики ушей, закрывали до середины шею. Но, не смотря на худобу, его лицо сияло здоровьем, легкий румянец и алые губы скрашивали невыдающиеся черты лица. Глядя на него, казалось, что он вовсе и не бездомный, ведь дети, родившиеся в новое время, были бледными, а без родителей и вовсе не могли получить хотя бы каплю здоровья в свое неживописное будущее. Но все же не было бы в нем ничего запоминающегося, если бы не большие смолянистые блестящие глаза. Они смотрели с доверчивостью и открытостью, и в то же время пронизывали насквозь. Казалось, он знает тебя с первого взгляда, без единого слова. Глаза являлись его молчаливым аргументом. После общения Риа почувствовала это с еще большей силой, хотя о ней он ничего не сказал… – Ты знаешь, где выход из тоннеля? – спросила она. – А тебе зачем? – Мне нужно в город. – Зачем? – не отставал мальчишка. – Какой любопытный, какое тебе дело? Я у тебя дорогу спрашиваю.
