Алиса… Я вытаскиваю телефон и снова пишу ей. Она до сих пор ничего не ответила.
Я утыкаюсь лицом в ладони и начинаю мычать. Это невозможно… невозможно терпеть. Как же хочется… и как же больно. Я тру лицо руками. Со всей силы, так, что оно начинает гореть. Всхлипываю. Плачу. Невыносимо…
Непомерных усилий мне стоит подняться и выйти обратно во двор. Ломка не дает опьянеть. Не знаю, сколько я выпила, – сбилась со счету, но чувствую только боль во всем теле и мокрую от пота спину. Пытаюсь спрятать глаза от мерзких желтых лампочек, направленных точно на меня, но не получается. Через полузакрытые веки я оглядываю двор.
Все пьяные. Абсолютно, без исключений. К горлу подкатывает тошнота. Словно сквозь какую-то призму смотрю вокруг, и все происходящее выглядит омерзительно. Я ищу Тома. В этой бесконечной череде ужаса он – мое спасение. Я даже не знаю, что он может сделать, ведь… Мысли обрываются, я резко замираю на месте. Сердце разрывается, превращается в вязкую жижу и стекает по ребрам вниз, к похолодевшему животу. Это приступ? А все потому, что я вижу его. Том сидит на одном из мягких больших диванов рядом с бассейном в окружении людей. На его шее висит какая-то девушка. Ее голова так близко… секунда, и она целует его, придерживая за подбородок.
Я не могу вдохнуть. Проходящий мимо Джефф задевает меня плечом, кричит извинения, но на голове словно банка. Я не знаю почему, но боль от ломки усиливается. Том не касается девушки. В одной руке держит стакан, а в другой – тлеющую сигарету. На ее конце столько пепла – кажется, он ни разу его не сбросил.
Я вечность стою и смотрю на них. А, может, прошла всего пара секунд, не знаю, но Том отстраняется от нее. Потом допивает то, что было в стакане, и уходит. Я «отмираю» и устремляюсь за ним.
Пока преодолеваю расстояние между нами, понимаю, что ненавижу его. Хочу ударить. Толкнуть и оскорбить. Но когда оказываюсь рядом, теряю дар речи, хочу опуститься на землю и расплакаться. Мы стоим у бара. Том что-то заказывает, когда я разворачиваю его на себя.
– Полегче, – говорит он.
– Дай таблетку, – с надрывом прошу я.
– Нет.
– Прошу! – Я хватаюсь за его футболку и сжимаю в кулак. Тому все равно, он будто не замечает.
– С ней нельзя пить, – говорит.
– Ты же пьешь!
Рядом стоящие люди оборачиваются на мой крик. Том берет меня за шиворот и отводит от бара.
– Неважно, что делаю я, – шипит он, – ты либо пьешь как надо, либо вообще не пьешь!
– Значит, вот как? – Я с силой выпутываюсь из его рук. – То есть запрещаешь бухать, да?
– Можешь делать что хочешь, я не твоя мамка, но забудь о моих лекарствах, понятно?! – шипит Том.
– То есть таблетку не дашь?
– Ты бухая.
– Не дашь?
– Белинда, отвали от меня! Просто отвали!
Мы яростно смотрим друг на друга. У Тома в глазах плескается гнев. Я киваю. Отворачиваюсь. Хорошо. Хорошо, я возьму сама. В конце концов, у меня в кармане лежит ключ от нашего номера. Когда Том отходит обратно к бару, я срываюсь с места и прихожу в себя уже тогда, когда копаюсь в его вещах. Долго искать не приходится – встряхнув рюкзак, я обнаруживаю, что он словно погремушка. Открыв и запустив туда руку, я сразу натыкаюсь на оранжевые баночки с белыми крышками. Боже мой, Том, зачем тебе так много? И какая нужна мне? Не помню. Ладно, плевать. Я открываю первую попавшуюся и думаю… одну? Две? Мне нужно, чтобы это скорее закончилось, так что я все-таки глотаю две. Жду совсем недолго, до того как…
