Триада - страница 23

– Так себе оставь.

– Зачем? Этой твари глаз нужен. Один подохнет, и дня не пройдет. Утоплю.

– Ну если так, то правда твоя. – вздохнул старик.

Вернулся Таака с большой кружкой в руках. Высоко поднявшаяся пена стекала по его рукавам.

– Чего понадобится – спуститесь, скажете.

– Спасибо, Таака. – сказал Пивси.

Старик и Таррель опять остались одни.

– Устал я сегодня. – сказал Таррель, отстёгивая плащ и оставаясь в легкой рубахе.

Пивси улыбнулся и прихлебнул напиток.

– Ну, у тебя вся жизнь на ногах, кажись, с младенчества. Я, чего таить, думаю порой, что ты и глаз не смыкаешь никогда, ко сну не приучен.

Арнэ рассмеялся.

– Бывает и так, что не смыкаю. Сон как рукой снимает, когда зад свой спасать приходится.

– Эх, рисковый ты всё-таки! – хлопнул себя Пивси по колену. – И ведь ни разу не бывало, чтоб хвост за собой в город притащил. Как так ловко у тебя получается?

– Это ловко только в Гаавуне получается. – вздохнул Арнэ. – Не везде мне теперь спокойно проход дают.

– А, тесно тебе на Эллатосе становится, широкая ты душа. А помнишь, когда ещё мальчишкой тебя на руках носил к океану, ты говорил, что эти берега никогда не обойти, настолько они большие – и жизни не хватит. А теперь, глядишь, и всей земли мало окажется.

– Мало не мало, а не держит меня Гаавун, Пивси. Хотя, бывает, и скучаю по нашему океану и холмам.

– А ты хоть через сотню Эгар приди – здесь всё по-старому будет, Арнэ. Старик Пивси всегда тебя ждать будет. И Касель тоже. Такой щенок еще маленький, а уже привязался к тебе. Видал, как он обрадовался, когда тебя увидел?

– Не всегда мне в Гаавуне быть. – покачал головой Арнэ. – Да и Каселю никто деда не заменит. А ведь ты ему заменил отца.

Пивси тут же помрачнел.

– Был бы отец. Если б не решил он, как мой дед, рыбаком стать.

– Пивси, не надо. Не вспоминай. – резко прервал его Таррель. Старик несколькими глотками опустошил половину кружки.

– И что его так океан этот манил? Это дед мой, мира ему в небесах, рыбаком был по судьбе, еще в младенчестве знал, с чем жизнь свою свяжет крепким узлом! И прожил же её – большую, светлую! А этого, дурного, понесло туда же, вот и оставил сына своего, Каселя, беднягу, ещё в животе мамкином!

Слеза скатилась со щеки старика и упала на дно опустевшего стакана.

– Чувствую я, темнота надвинулась на род наш. – сказал Пивси. – Долгожительство, гордость семьи уходит. Да куда там уходит, ушло уже! Вместе с сыном моим непутёвым. Скоро, видимо, и мне на тот свет взглянуть придётся.

– Эй, Пивси, папаша, чего ты? Пиво в голову ударило? – сказал Таррель. – Чего прошло – того не вернуть. Сын твой человеком хорошим был, я к нему относился, как к отцу. Не будем о нём со слезами вспоминать. Лучше посмотри на Каселя – ведь они как две капли воды! – и радуйся тому, что видишь в мальчишке продолжение его отца.

Пивси немного успокоился.

– Прав ты, Арнэ, мальчик мой. Я теперь, так сказать, сторож рода! Ни к чему Каселю такой дед, раскисший да оскотинившийся. – и, помолчав, добавил: – Да только вот сейчас на мне, старике, вся семья висит. Невестка с утра до ночи руки свои в прачечной натирает, ни сына, ни солнца не видит, а на дочке дом весь. Боится за мальчуганом не уследить, а как Бонкель утонул – так и сказала: либо он с тобой теперь будет, либо мы все разума лишимся, если с ним что-нибудь случится. Он у нас мальчуган шустрый, не покарай Звезда, и его душу к океану потянет. Так что, теперь Касель всегда со мной. А на Баник его все знают, с удовольствием приглядят, если попрошу.