Признаться, меня даже зависть кольнула. А он… тут он посмотрел на меня, мы глазами встретились. И знаешь… мне кажется, он что-то понял про меня. Улыбнулся чуть-чуть и ладонью помахал. Вот так. Держись, мол, дядя, все еще наладится в жизни… И я… Хотя и несладко было, но помахал в ответ. Думаю, вот хороший человек. А тут его поезд дернулся и пошел. Он высунулся и еще помахал. Ну, и уехал…
– И все? – шепотом спросил Вовка.
– Не все… Как ни странно, стало мне полегче. Все вокруг то же, что и раньше, но какая-то надежда появилась. И вот представь себе, через полчаса въехали мы под могучую грозовую тучу. И грянул по вагонам ливень. Вспышки, грохот, брызги в открытые окна. И свежий мокрый ветер по вагонному коридору. И долго это было… А потом за окнами – влажная зелень, радуга и уже никакой духоты. И вскоре на станции погрузили в вагон-ресторан холодную газировку и минералку, и пиво, и квас…
А у Клавы разом кончился жар. Она сказала, что, наверно, с перепугу: она ужасно грозы боялась, а над вагоном один раз грянуло так, что он чуть с рельсов не соскочил… Вот такая история, брат ты мой… – И Винцент Аркадьевич заулыбался. С облегчением.
А Вовка не улыбнулся.
– Хорошая история. Только…
– Что?
– Ну, я-то здесь при чем?
– А! Видишь ли… Да, казалось бы, ни при чем. Но… когда ты в своем окне взял да и помахал мне, я сразу вспомнил того мальчика. Похоже очень… И подумал: тогда мы разъехались, потому что в поездах. Но дома -то, они ведь не вагоны. Чего ж нам так – помахать да разъезжаться? А?
– Ну да… – неуверенно сказал Вовка. И напомнил: – Значит, сегодня будем смотреть Луну?
– Если ты не против. Приходи к половине девятого…
3
Вовка появился точнехонько в восемь тридцать. На этот раз – в кроссовках. И в длинной вязаной безрукавке – по случаю вечерней прохлады. Мало того, были заметны недавние старания расчесать его кудлатые волосы на косой пробор.
Под мышкой Вовка держал коричневый футляр, в каких носят свернутые чертежи.
Окна кабинета смотрели на запад, а Луна всходила на востоке. Винцент Аркадьевич и Вовка перенесли треногу на балкон – через большую, “общую” комнату. Под негодующее молчание Клавдии. И под любопытное сопение Зинули.
Конечно же, Зинуля просочилась на балкон следом за “астрономами”. Но не вредничала, молча присела на перевернутую кадушку из-под капусты.
– Принеси-ка табурет, дорогая, – сказал Винцент Аркадьевич.
– А ты дашь мне посмотреть на Луну?
– Неси, не торгуйся.
Зинуля послушалась. Когда она ушла, Вовка насупленно сказал:
– Пускай уж она тоже поглядит.
– Договорились.
Зинуля приволокла табурет.
– Все ноги об него пооббивала… Ты, Печкин, мог бы и помочь.
– А ты просила?
– Мог бы и догадаться.
– А я недогадливый.
– И вообще головкой стукнутый…
– Поймаю на улице – косу выдеру, – шепотом пообещал ей одноклассник Лавочкин.
– Кто?! Ты?! – завелась Зинуля. – Да я тебя вперед поймаю! Вперед выдеру… Тебя и так все девчонки в классе лупят!
– Меня?! Да я просто связываться с вами не хочу! Чуть что, сразу: “Анна Сергеевна-а! Чего он лезет!”
– А кто ревел, когда от Косицкой указкой по шее попало?
– Балда! Не по шее, а по локтю! Он и так был разбитый, а она по нему по больному! Давай я тебе сперва локоть расшибу чем-нибудь, а потом по нему указкой! Тогда узнаешь!
– Я сама тебе что-нибудь расшибу!
– Цыц, – сказал Винцент Аркадьевич. – Храните сдержанность и достоинство перед лицом восходящего космического тела. Смотрите, вот оно…
