я в каюте читала, на палубе и
пока ехала в поезде, (помню лишь тяжесть
я баулов и сумок китайских своих!)
Интернет просто глючил. На станции глючил,
по-пацански, по-детски влюбилась я в вас,
неужели так мучить больших и могучих?
Не хочу быть писателем! Но нарвалась.
«Задрожал пароход, шевельнулись колёса,
зашумела внизу роковая вода…»
Но Россию тогда вы, бросая, не бросил,
и она вас не бросила бы никогда!
Есть тлетворная связь, как на Праге жениться,
и в кровати барахтаться ночью и днём.
Маяковский сказал то, что кровь – не водица,
и себя застрелил…
Да гори всё огнём!
Перверсии времён «маньякального» рая
и космизм писем Миртова – твёрдый металл.
…Говорят, что поэты не умирают.
Значит, также писатель не умирал.
9.
Ах, Россия, далёкая, солнышко, лапочка!
Как о ней можно плохо сказать? Вырви рот.
Ты же просто уехал, забрал свои тапочки,
а она не уехала – в сердце живёт!
Эмигранты – писатели, белогвардейцы,
эмигранты – Деникин, генерал-лейтенант.
Кто-то смог застрелиться, убиться, повеситься,
кто-то вместе с собою увёз свой талант.
Я последнее время ни о чём не могу думать:
эмигранты первой, второй волны.
…А сейчас я хочу съесть кусочек лукума,
а сейчас я хочу дорогого парфюма,
я их жизнь хочу видеть не со стороны.
А в разломе страны. Да, мы были в разломе,
но сейчас собираемся в крепкий кулак,
я —
за армию, флот.
Я – за то, чтобы помнить,
помнить только хорошее, а не бардак:
не бескормицу, ни как мы все побирались,
не беспомощность наших отцов при разделе,
не про этих бомжей и воров на вокзале,
не про Натку-давалку на самом-то деле.
А про то,
что мы – этот кулак огроменный,
Честный, русский, удалый и богатырский!
Я хочу, чтоб скорее пришло примиренье,
а не этот Мазепа, предатель и сырский.
А на самом-то деле нет рая! Ну, то есть,
может быть, где-то есть, но не здесь на планете.
В ворохах книг, статей и эссе живу, роясь,
как они, наши предки, в своих лихолетьях.
Кровь и боль, пот и кровь, гниль да хворь, тленья запах,
вой волчицы, плач волка, ну, хватит, бабахать!
Люди первой волны были просто другие
по сравнению с нынешними – чище, лучше.
Письма Чирикову – они круглые с дыню,
пахнут дымом! – пишу.
Словно вижу я лучик.
И скучаю. А всё-таки рай был возможен!
В перевёртыше взглядов. В изнанке себя ли.
А затем стала Прага единственным ложем,
как наёмная шлюха, с коей все переспали!
10.
Смерть в России или вам жизнь заграницей,
выбирайте. Он выбрал тогда пароход.
Так колёса истории катятся. Спицей
колесо не проткнёшь. И никто не проткнёт.
Говорят, что совковые, что мы отсталые,
где же Пётр, чтоб брить головы? И где наш бренд?
И мне старые нижегородки сказали,
что я «так себе, сложный дремучий поэт!»
Да и где тот платок на роток, чтобы кинуть?
Ещё добрая бабка – писатель и друг
мне сказала:
– Понты брось, сожги свои нимбы…
Но никак не разъять мне протянутых рук!
Палец к пальцу мои, ноготки с ноготками,
нет, Россия – не кринж с проституткой во снах
и не корпоратив.
Она – чайки над нами
и безумие храбрых. И небо – в сынах,
за Россию отдавших себя без остатка.
Да, у нас не всегда сыто, пьяно и сладко.
И у нас не всегда конфетти. У нас фронт,
а мирняк – это те же интеллигенты,
оппозиция, но словно наоборот.
Быть оболганным,
преданным, но не предавшим,
быть забытым на время и помнящим быть.
Ни за гамбургер, щи, не за пшённую кашу,
мы для мамы-России все Божьи рабы.
И чем горше и праведней, тем выше цели.
Вы сегодня мне снились, как сниться нельзя:
